Она, конечно, пытается сопротивляться и подавить страдание, из ее груди время от времени вырываются жалобы, пополам рвущие душу: «Не знаю, как мне быть, душа моя двоится». Однако борьба с любовью бесполезна: «Как дитя к матери, стремлюсь я к тебе». А когда видит, что не может совладать с устремлением своей души, по-детски обращается с мольбами к великой богине, которая понимает ее тоску, и с ее поэтических уст срывается песнь, обращенная к Афродите. Ей позволено рассказать о своих страданиях, и поэтому ода становится выражением ее души, почтительной, но трепещущей от страсти. Она молит богиню помочь ей, пусть хоть раз сойдет она с небес и облегчит ее страдания. С истинно поэтической страстностью рисует она образ богини, которая предстает перед ней и с искренней симпатией спрашивает о причине ее страданий, обещая ей исполнить ее затаенные желания. К этому добавляется мольба и надежда, что бессмертная будет к ней благосклонна и не оставит ее:
Пестрым троном славная Афродита,
Зевса дочь, искусная в хитрых ковах!
Я молю тебя – не круши мне горем
Сердца, благая!
Но приди ко мне, как и раньше часто
Откликалась ты на мой зов далекий
И, дворец покинув отца, всходила
На колесницу
Золотую. Мчала тебя от неба
над землей воробушков милых стая;
Трепетали быстрые крылья птичек
В далях эфира.
И, представ с улыбкой на вечном лике,
Ты меня, блаженная, вопрошала,
В чем моя печаль, и зачем богиню
Я призываю,
И чего хочу для души смятенной.
«В ком должна, Пейфо, укажи, любовью
Дух к тебе зажечь? Пренебрег тобою
Кто, моя Псапфа?
Прочь бежит? – Начнет за тобой гоняться.
Не берет даров? – Поспешит с дарами.
Нет любви к тебе? – И любовью вспыхнет,
Хочет не хочет».
О, приди ж ко мне и теперь!
От горькой Скорби дух избавь и, чего так страстно
Я хочу, сверши и союзницей верной
Будь мне, богиня! [100]
Благая богиня не могла не откликнуться на такую мольбу; во всяком случае, она наполнила сердце своей подопечной мужеством и радостной уверенностью в любви, так что та смогла открыть свою душу тому, кого любила, во второй песне, полностью до нас дошедшей, которую Лонгин цитирует как пример возвышенного переживания при виде главного предмета любви:
Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Перед тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос
И прелестный смех. У меня при этом
Перестало сразу бы сердце биться:
Лишь тебя увижу – уж я не в силах
Вымолвить слова.
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же —
Звон непрерывный.
Потом жарким я обливаюсь, дрожью
Члены все охвачены, зеленее
Становлюсь травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
Но терпи, терпи: чересчур далеко
Все зашло… [101]
«Не устаешь удивляться, – читаем мы дальше у Лонгина, – как ей удается соединить вместе душу, тело, слух, речь, зрение, цвет, как бы различны они ни были, объединяя противоположности, испытывая то жар, то холод, теряя чувства и возвращаясь к ним вновь; она дрожит и вот-вот умрет, так что в ней бушует не одна страсть, но целая буря и борение страстей».
Мы, разумеется, согласны с этим суждением и добавим, что не следует рассматривать это стихотворение как прощальную песнь, как делают некоторые, но как песнь страдающей от любви горячей и открытой души, которая, может быть, после долгой борьбы с самой собой, наконец, нашла мужество взглянуть на предмет своей любви, выразив интимнейшие переживания, когда ее желания еще не исполнились. Вовсе не является противоречием по отношению к ее чувству то обстоятельство, что она считает таким счастливцем мужчину, который имеет возможность созерцать предмет ее страсти, и в то же время душа ее, рвущаяся к любимой, с горечью сознает, думая о себе, что когда-нибудь ее возлюбленная будет принадлежать этому мужчине, и жало ревности впивается в душу поэтессы даже прежде, чем она сама разделила с любимой радость любви. С другой стороны, наша оценка этого стихотворения как любовной песни находит подтверждение в том обстоятельстве, что Катулл перевел его практически дословно, обращаясь при этом к своей возлюбленной, чтобы признаться ей в любви и добиться встречного чувства. Клодия Катулла – Катулл, однако, назвал ее Лесбией в честь любимой поэтессы – слишком напоминает по характеру Сапфо для того, чтобы мы поверили, будто чувствительный римлянин посвятил ей «прощальную песнь» вслед за настоящей Сапфо.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу