Нора Букс - Эшафот в хрустальном дворце - О русских романах В. Набокова

Boyd В. Vladimir Nabokov. The Russian Yeare. P. 416–417.

Набоков В. Дар. Ann Arbor Ardis, 1975. C. 277. В дальнейшем цитаты из романа приводятся по этому изданию, с указанием страниц.

Набоков В. Приглашение на казнь. Анн Арбор: Ардис, 1979. С 60–61. В дальнейшем цитаты из романа приводятся по этому изданию с указанием страниц.

Чернышевский Н. Избранные сочинения. М.; Л., 1960. С. 6. В дальнейшем цитаты из романа «Что делать?» приводятся по этому изданию, с указанием страниц.

В этом сходятся большинство упомянутых выше исследователей, (см. сноску 1 данной главы (в файле — сноска № 203 — прим. верст. )).

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки. — Сочинения: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 114.

Г. Шапиро в статье «Христианские мотивы, их иконография и символика в романе Владимира Набокова „Приглашение на казнь“» пишет, что «судьба Цинцинната может быть соотнесена с нередко сниженными пародируемыми мотивами из жизни Христа при наложении на них мотива гибели Иоанна Крестителя и некоторых христианских мучеников». (Russian Language Journal. 33.1979. № 116. С. 144.). Мне представляется, что евангельские аллюзии присутствуют в «Приглашении…» именно потому, что это произведение есть часть романного диптиха, т. е. они возникают в первую очередь как пародийная параллель евангельским амбициям Чернышевского.

«…И однажды, на каком-то открытом собрании […] вдруг пробежала тревога, и один произнес громким голосом: „Горожане, между нами находится — … — тут последовало страшное, почти забытое слово, — и налетел ветер на акации […] А спустя десять дней он (Цинциннат. — Н. Б.) был взят“».

В христианской литературной, иконографической и фольклорной традиции образ рая воспроизводится как сад, город, небеса. Образ сада восходит к ветхозаветному описанию Эдема, образ города — к новозаветному описанию Небесного Иерусалима. Эдем — невинное начало человеческого пути. Небесный Иерусалим — эсхатологический конец этого пути.

Набоков на лекциях в Корнеле, разбирая тексты, показывал студентам графическое воспроизведение литературных описаний, как, например, купе, в котором ехала Каренина, дом доктора Джекила, маршрут передвижений Стивена и Блума во второй части «Улисса». — См.: Nabokov V. Lectures on Literature. N. Y., 1980. P. 186, 302.

Например: «Голо, грозно и холодно было в этом помещении, где свойство „тюремности“ подавлялось бесстрастием […] комнаты для ожидающих […] причем ужас этого ожидания был как-то сопряжен с неправильно найденным центром потолка». Условие выдерживается и на уровне маргинальных эпизодов, так, «Родион внес мокрую хрустальную вазу со щекастыми пионами из директорского садика и поставил ее на стол, посередке, — нет не совсем посередке…».

Например, финал главы V: «Свет погас […] зажегся свет, и Родион на носках вошел, забрал со стола черный каталог, вышел, погасло» (с. 75).

Действие девуалируется, оглашая жанр. Например, Цинциннат матери: «Нет, нет, не сбивайтесь на фарс. Помните, что тут драма» (с. 134).

Наиболее подробно театральные элементы романа исследованы в работе: Stuart D. Nabokov: The Dimensions of Parody. Baton Rouge, 1978.

Общие наблюдения о творческой близости В. Набокова и Ю. Олеши сделали: Nilsson N. A. A Hall of Mirrors. Nabokov and Olesha. — In: Essays on the Russin Novel. In Honour of R. Freedom. London, 1990; Brown E. Nabokov, Chemyshevsky, Olesha and the Gift of Sight. — In: Literature, Culture and Society in Modern Age. In Honour of J. Frank. Stanford, 1992. P. II.

В книге «Юрий Олеша» А. Белинков связывает сказку «Три толстяка» с предшествующей ей драмой «Игра в плаху». (См.: Олеша Ю. Игра в плаху: Трагикомедия. — Тридцать дней. 1934. № 5). Эта близкая к сказке пьеса, несомненно, нашла отражение и в набоковском романе. Белинков восстанавливает последовательность написания произведений: «Игра в плаху», «Три толстяка», «Зависть». Он замечает: «Олеша считал, что в литературу нужно входить серьезно. „Три толстяка“ он напечатал через год после „Зависти“». (См.: Белинков А. Юрий Олеша. Мадрид, 1976. С. 91).

Набоков В. Стихи. Ann Arbor Ardis, 1979. С. 181–182.

Исследователи, как правило, связывают имя героя Набокова с Люцием Цинциннатом, легендарным римским полководцем и землепашцем. А. Филд полагает, что образ Цинцинната у Набокова связан скорее с сыном римского героя, чем с ним самим (см.: Field A. Nabokov. His Life in Art. P.195).