Генрих Цывинский - Пятьдесят лет в Российском императорском флоте

Окончательный состав офицеров, ушедших в плавание, был следующий:

Командир капитан-лейтенант Л.К. Кологерас, старший офицер лейтенант П.И. Чайковский, 1-й лейтенант и ротный командир П.К. Тимофеев, гвардии экипажа лейтенант Н.Н. Арцеулов («Никлес»), минный офицер лейтенант Г.Ф. Цывинский, ревизор лейтенант А.Г. Перфильев, старший штурман поручик Н.О. Жамбов, младший штурман прапорщик Харлов («Маленький»), старший механик поручик Сидоров, младший механик прапорщик Яковлев, старший артиллерист поручик Будилов, доктор П.К. Тихов, 6 гардемаринов выпуска 1879 г.: Бубнов, Гавришев, Мещерский, барон Раден, Мешков, Бэр, 2 инженера-механика и юнкер Красовский. В конце июля я воспользовался приглашением и поехал на два дня в Гатчину погостить на даче в знакомом семействе; я охотно подчинялся этому приятному влечению, точно предчувствовал, что это семейство будет иметь большое значение в моей последующей жизни. Вечером, приехав туда, я был восхищен прелестным видом красавицы-барышни, которая с каждым годом все хорошела. Следующие два дня я проводил с нею в дворцовом парке, гуляя по чудным аллеям и катаясь на шлюпке. Мы посетили и «павильон Венеры», и «серебряный пруд», и «Pont des soupirs», и плавали по «Малахитовому озеру» с кристально прозрачною водою, где на глубине 7 сажен ясно видно беловатоизумрудное дно.

На 3-й день я должен был вечером уехать, а утром мы пошли в парк в сопровождении милой старушки, хозяйки дачи, в которой жило семейство В., и взяли с собой маленького Муфти — кудластого балованного песика. Утомленный сильною жарою и своею длинною шерстью, он едва плелся по аллеям сзади нас и задерживал нашу прогулку. Решено было его выкупать; я раскачал его и отбросил подальше на глубину, чтобы заставить его плыть к берегу и тем освежить его. Вынырнув из глубины, наш Муфти с глазами, залепленными мокрой чуприной, работая усиленно лапками, греб не к берегу, а к середине озера. Всем стало очевидно, что бедный песик выбивается из последних сил и скоро утонет; дамы подняли вопль, и мне ничего не оставалось, как вскочить в озеро и вытащить собачку. Глубина оказалась около двух сажен, пришлось проплыть несколько шагов, пока я его доставил на берег и успокоил испуганных дам. Сам же я походил на промокшего ньюфаундленда и, избегая в этом комическом виде встречи с гуляющей в парке публикой, я, лавируя в аллеях, быстро прошел на дачу для смены промокшего платья. Муфти на даче скоро оправился от испуга и весело прыгал, но долго еще с укором косился на меня своими умными черными глазами. К обеду я уже переоделся в обсохшее платье. Вечером я уехал в Ораниенбаум и возвратился в Кронштадт.

Около половины августа на клипере был обычный прощальный прием: приехали родные и близкие судовых офицеров. Были музыка, конфеты, шоколад, вино и прочие угощения. Кое-кто из гардемарин прошелся в вальсе с приехавшими дамами, кто-то пропел романс под аккомпанемент пианино — веселья вообще было мало. В сентябре становилось пасмурно и сыро, а мы все еще не уходили за границу, так как приходилось проделать целую серию испытаний судовой артиллерии и мин. В октябре стало уже холодно, все казалось готовым, чтобы уходить в море, но адмиралтейские канцелярии все еще тянули канитель и держали нас зачем-то в Кронштадте. Наконец назначен был день ухода обоих клиперов на 21-е октября.

21 октября 1879 г., около 4 часов вечера, на клипере, стоявшем на Малом рейде, вызвали всех наверх с якоря сниматься. «Наездник» поднял якорь и дал ход машине; пройдя мимо фортов, двинулся в море, покидая сумрачные кронштадтские берега. На стенке играла музыка, была выстроена команда и кричала нам «ура», наша команда, взбежав на марс, ответила тем же, но все это торжество было испорчено налетевшим шквалом со снегом, закрывшим все кругом, и мы уже не видели кронштадтских берегов. Пройдя Большой рейд, проложили курс на West (запад) и, выйдя в открытое море, дали полный ход машине. Клипер под тремя котлами легко бежал 11 узлов, плавно рассекая мелкие волны, поблескивавшие при выплывшей луне и стихнувшем вскоре ветре. Ночь была тихая, холодная, клипер слегка покачивался и быстро уносил нас в море.

Гуляя по мостику (на вахте) и любуясь морем, я испытывал чувство удовлетворенной радости, что мечты мои наконец сбываются и я иду в кругосветное плавание; но в то же время в глубине души я ощущал смутное волнение и грусть, навеянные мыслями о недавнем прощании с оставшимися на берегу дорогими мне близкими, с которыми я не увижусь 3–4 года, а может быть, и навсегда я с ними расстался. Спустившись в кают-компанию, я застал сосредоточенную тишину и на лицах многих офицеров прочел те же думы, которые и сам только что испытывал на верхней палубе. Но между офицерами было несколько человек, уже ранее плававших и относившихся с привычным равнодушием к оставленной родине.