Юхан Теорин - Ночной шторм

Хенрик вздохнул. В фургоне снова воцарилась тишина. Тильде хотелось закрыть глаза и все забыть, особенно то, что случилось с Мартином.

— Ты что-нибудь слышала на хуторе ночью? — вдруг спросил Хенрик.

— Ты о чем?

Хлопнула дверца, раздался шум мотора, и машина начала движение.

— Стук? — прибавил Хенрик.

Тильда не поняла, что он имеет в виду, и ответила:

— Нет, я ничего не слышала.

— Я тоже, — сказал Хенрик. — Никакого стука. Я думал, это все лампа или планшетка. Но теперь все тихо…

Тильде показалось, что, несмотря на ранение и предстоящий арест, в его голосе прозвучало облегчение…

Наступило рождественское утро, но электричество так и не включили. Сугробы доставали до самых окон. Ночью на военном транспортере приезжали полицейские с собакой. Они обыскали все постройки на хуторе, но так и не нашли убийцу. Около трех часов полицейские уехали, увозя с собой Тильду и других, и только после этого Йоаким наконец лег спать и проспал несколько часов подряд.

Впервые в течение нескольких недель он спал спокойно и проснулся только в восемь утра. В доме было темно и тихо, но он зажег керосиновую лампу, а еще через час над морем поднялось солнце.

Еще через час в окна начал проникать свет: это солнце встало над морем, — однако, чтобы его увидеть, Йоакиму пришлось подняться на второй этаж и открыть окно.

Все побережье превратилось в бескрайнюю снежную пустыню с белыми дюнами, сверкающими на солнце и резко контрастирующими с глубокой синевой неба. Красные стены строений казались почти черными на фоне ослепительно-белого снега.

Арктическая тишина царила на хуторе. Даже ветра не было. Впервые за все время, что он был на острове, Йоаким наблюдал полное отсутствие ветра.

Шторм прошел, но оставил о себе на память метровую стену из снега и льда вдоль берега моря.

Йоаким проверил, на месте ли маяки. Он читал, что старые маяки часто падают во время штормов, — но башни, как и раньше, возвышались среди ледяных глыб.

Затопив печи, Йоаким разбудил детей.

— С Рождеством! — сказал он.

Дети уснули прямо в одежде на кровати Габриэля. Там он и нашел их вчера вечером, когда вернулся в дом. Тогда он не стал их будить, только накрыл покрывалом.

Йоаким ждал вопросов о том, что случилось ночью на хуторе, о выстрелах и чужих дядях, но Ливия только потянулась.

— Вы хорошо спали?

Девочка кивнула и сказала:

— Мама была здесь.

— Что?

— Она приходила, когда тебя не было.

Йоаким перевел взгляд с дочери на сына. Габриэль кивнул, словно подтверждая слова сестры.

Ливия, не лги, хотел сказать Йоаким, мама не могла быть здесь, но вместо этого он спросил:

— И что мама сказала?

— Сказала, что ты скоро придешь, — ответила Ливия. — Но ты не пришел.

Йоаким присел на край кровати.

— Теперь я здесь, — успокоил он детей. — Я больше никуда не уйду.

Йоаким разбудил Фредди, тихого молчаливого парня; ему не хватило места в транспортере, поэтому его оставили спать, приковав наручниками к батарее.

— Твоего брата так и не нашли, — сообщил Йоаким.

Фредди лишь устало кивнул.

— Что вы здесь искали?

— Все, что попадется. Дорогие картины…

— Картины Торун Рамбе? — с удивлением произнес Йоаким. — У нас здесь только одна. Так вы картины искали в коровнике?

— В доме была только одна, больше мы не нашли. И тогда мы пошли и подожгли коровник.

— Зачем? — спокойно спросил Йоаким.

— Не знаю.

— Но ты не собираешься больше делать глупости?

— Нет.

Йоаким, которому Тильда доверила ключ от наручников, решил проявить великодушие в рождественский день и освободил Фредди от наручников.

В одиннадцать снова зажегся свет, и грабитель устроился перед телевизором смотреть праздничную программу. Позднее Фредди должна была забрать полиция. С грустным видом он смотрел мультфильмы про Деда Мороза, танцы вокруг елки, кулинарные шоу и репортажи с заснеженных площадей.

Ливия и Габриэль присели рядом, но никто из них не произнес ни слова. Несмотря на молчание, атмосфера была расслабленная.

Сам Йоаким остался в кухне с тетрадкой, найденной в часовне рядом с курткой Этель. Целый час он читал рассказанные Мирьей Рамбе трагические истории, связанные с Олудденом, включая ее собственную.

В конце тетради было несколько чистых листов, а за ними шли еще несколько, исписанных другим почерком, непохожим на почерк Мирьи.

Приглядевшись, Йоаким узнал почерк жены. Она писала неряшливо, словно впопыхах, но слова можно было разобрать. Йоаким прочитал то, что написала Катрин, несколько раз подряд, пытаясь понять смысл.