Герхард Менцель - Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

В 1803 году, после третьего томика, он внезапно прерывает работу над последним романом, чтобы напомнить критикам о своих взглядах на литературу, причем не в предисловии, как восемь лет назад, а в целой книге. Поскольку у него уже есть много заготовок, книга возникает в невероятно короткий срок — в течение девяти месяцев; это его главный литературно-теоретический труд — «Приготовительная школа эстетики», — самое обширное обобщение своих взглядов на искусство, какое сделал кто-либо из писателей классико-романтического периода. К осенней ярмарке 1804 года объемистая книга уже поступила в продажу.

«Знамя литературы теперь в руках односторонности, — писал он в 1802 году Якоби. — Видит бог, я никогда не шел за этим знаменем и охотно изорвал или сжег бы его; поэтому (если когда-нибудь стану писать об этом) я нигде в поэзии не буду ни щадить, ни поносить, ни примыкать к кому-нибудь». И с этой позиции (которая, конечно, в некоторых пунктах сближается с позицией романтиков) он излагает свою точку зрения на эстетические проблемы: это своего рода попытки оправдания, причем он нигде не скрывает, что его поэтическая теория вытекает из его поэтической практики. Он свободен от честолюбивого стремления создать эстетическую систему. Слова «Приготовительная школа» он применяет всерьез: как сказано в предисловии ко второму изданию, он хочет всего лишь подготовить учеников к учению у подлинных учителей-философов.

Тут он, правда, несколько перебарщивает в скромности, которой обычно не грешит. Ибо его собственный вклад в эстетику весьма значителен, особенно в том, что касается теорий романа и комического, близких ему, как никому другому. И кое-что из того, что сказано им об этом, еще и сегодня столь же актуально, сколь и неизвестно; отчасти оно носит и чисто жан-полевский характер и обусловлено эпохой, но в нем все интересно, а порой и забавно. Ибо когда Жан-Поль теоретизирует о юморе, чувство юмора не покидает его. Но написано все трудным языком и потому непригодно как пособие. Надо читать этот труд с самого начала, чтобы войти в мир его понятий. Когда он пользуется терминами, которые в ходу еще и поныне, они часто имеют у него другое значение. Так, нигилист в его понимании — человек, которому нечего сказать, материалист — тот, кого сегодня назвали бы натуралистом, а то, что мы называем реализмом, он описательно определяет как подражание (не копирование или передразнивание) натуре, причем натура означает действительность, из которой, как он считает, вырастает вся поэзия, но действительность одушевленная и упорядоченная на основе высшего принципа. Он подчеркивает субъективный и индивидуальный момент в искусстве, указывает на желание читателей отождествить себя с героем книги и, не говоря об этом прямо, учитывает в своей классификации типов романа и анализе юмора социальный компонент и опережает тем самым свою эпоху.

Поскольку «Приготовительная школа» — собой скорее собрание мыслей, чем попытка обобщающего синтеза, здесь позволительно то, что хотелось бы сделать со всеми его произведениями, но что вообще-то не рекомендуется: составить антологию, которая, к примеру, могла бы содержать (под современными заголовками) следующее.

Литература и действительность:

«Поэты древности были прежде всего людьми дела и воинами, а уж потом певцами; и великие создатели эпопей всех времен, прежде чем получить в руки кисть, чтобы начертать маршруты плавания, должны были сначала крепко поупражняться с рулем в волнах жизни».

«При равных данных рабски копирующий натуру рисовальщик даст нам больше… нежели не придерживающийся правил живописец, который эфир рисует в эфире с помощью эфира. Гений отличается именно тем, что видит натуру более богатой и совершенной… каждый гений создает для нас новую натуру, продолжая раскрывать натуру старую».

«Внешняя натура становится иной в каждой внутренней, и это претворение хлеба насущного в нечто божественное и есть духовная поэтическая материя…»

«Именно в этом и состоит… вопрос, какая душа одушевляет натуру, душа капитана, торгующего рабами, или душа Гомера».

«Сколь мало поэзии в книге, копирующей книгу природы, лучше всего видно на примере юношей, которые хуже всего владеют языком чувств, когда последние кипят и кричат в них… Когда в руке бьется лихорадочный пульс страстей, она не может удерживать поэтическую, лирическую кисть и водить ею. Простая досада может, правда, создать стихотворные строки, но не лучшие».