Герхард Менцель - Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

Это полет гения, довольствующегося самим собой, — и наслаждение, причудливость и сила, с какой он изображен, сводит на нет всю мораль предыдущего романа. Односторонность снова торжествует победу. Правда, воздухоплаватель во время грозы гибнет. Но когда его труп падает на землю, друг Лейбгебер (теперь под именем Грауля) уже готов вступить в права его наследства. Мечта о свободе бессмертна.

«Знаете ли Вы, мой друг, — то, что Вы от меня сейчас требуете, очень опасно? Я должен оценить „Титана“ Жан-Поля? От одной лишь мысли, что его могут побранить, бледнеет сотня красивых энтузиасток, которые при чтении Рихтера чуть ли не падают в обморок от охватывающих их смутных чувств; и столько же слабоумных мужчин — которые были бы совершеннейшими ничтожествами, не будь они всегда под хмельком, — свирепо, волосы дыбом, вскакивают и грозят войной, если кто-то осмеливается судить то, чем они могут только восхищаться».

После неслыханного успеха «Геспера» выраженные здесь опасения критика Гарлиба Меркеля понятны, но теперь уже беспочвенны: «Титан» разочаровал не только Меркеля и Августа Вильгельма Шлегеля — его самых острых критиков, — но и вообще всех.

Начиная с «Зибенкеза», Жан-Поль то и дело с барабанным боем рекламировал свой «кардинальный роман», заставляя затем читательский мир долго его дожидаться. Интерес к первому тому был соответственно велик, но велико было и разочарование, усиленное вторым томом, в котором непонятное действие не только не двигалось, но еще больше запутывалось. Последние два тома, хотя и более удачные, были едва замечены. Тираж в три тысячи экземпляров расходился плохо, о втором, прижизненном, издании нечего было и думать. Когда Жан-Поль умер, экземпляры третьего и четвертого томов все еще лежали у издателя. Позднее предпринимались попытки сделать эту махину доступнее путем сокращений: трижды в девятнадцатом веке, затем в 1913 году Герман Гессе для издательства «Инзель» с неспокойной совестью вычеркнул из романа целую четверть, но успеха этим не достиг.

С точки зрения успеха огромные усилия Жан-Поля не оправдались. Но они оказались полезными для его творчества. Это проявилось в следующем произведении — в «Озорных летах», где он вернулся в бюргерскую среду, но теперь уже более зрелым. Однако и этот роман остается фрагментом: завершенность, совершенство, гармония — все это не в духе Жан-Поля. В нем самом постоянно существует внутренний разлад; он не в силах упорядочить хаос мира, который видит. И это затрудняет чтение его книг, но это же и привлекает к нему каждого, кто в состоянии следовать за ним по его запутанным тропам.

Ему так хочется снова обратиться к юмористическому роману бюргерского толка, что, еще не окончив «Титана», он начинает работать над ним. Но он принуждает себя к дисциплине, сперва доводит до конца гигантское творение, хотя уже понял, в чем его порок: выбор высшего сословия, сословия так называемых благородных, написал он из Берлина Отто, был ошибкой, и оценил это как огорчительное отклонение от своей «зибенкезовской манеры».

Он никогда не делал ошибочного предположения, что мог бы хорошо чувствовать себя среди так называемых благородных. Как только у него накопились необходимые для «Титана» впечатления и он нашел такую жену, какую хотел, он сразу же поспешил отправиться в обратный путь. Когда берлинцы 30 мая 1801 года прочитали в «Фоссише» и в «Гауде унд Шпенерше цайтунг» нижеследующее объявление, он, чтобы избежать «церемониала визитов», любимого старыми тетушками, уже покинул город.

«С благодарностью за прежнюю и надеждой на будущую любовь мы оповещаем наших друзей о своем бракосочетании и отъезде в Майнинген.

В Вёрлице и Дессау они делают остановки, в Веймаре он ждет, что скажут Виланд и Гердер о его избраннице (они от нее в восторге), после чего Жан-Поль безболезненно расстается с большим светом.

20 июня «блаженствующий» супруг написал первое письмо Отто из Майнингена: «Брак по-настоящему включил меня в домашнюю прочную, тихую, полную жизнь. Работать и читать — вот что надо теперь делать. Влюбленности можно оставить».

Это и значит блаженствовать по его вкусу: избавленный от симультанных влюбленностей и хорошо ухоженный, он может работать, сперва еще над «Титаном», потом над «Озорными летами». Каролина живет полностью ради него, ради Жан-Поля, обожаемого поэта. Он это понимает и не устает превозносить ее поведение. Ее самопожертвование заходит так далеко, что незадолго до первых родов, «когда уже начались схватки», она принесла ему в кабинет сливовый пирог на завтрак. «Она нисколько не отягощена своим „я“, — восторгается он как величайшим ее достоинством. — Поэзия получает с этого проценты». Он нашел в Каролине именно то, о чем мечтал, и она пока счастлива. Дочь состоятельных родителей быстро свыкается с примитивными условиями жизни. Они живут на Нижней Марктгассе, сперва в темноватом доме на заднем дворе, потом несколько дальше, в доме получше, с окнами на улицу, где пасутся гуси. Обстановка, согласно его принципам, самая простая. Даже зеркало и шторы кажутся супругу излишней роскошью. (Но жене он разрешает повесить их в своей комнате.) «До конца жизни я по-прежнему буду врагом мебели, за исключением удобных вещей, наподобие моей безвкусной кушетки; спустя месяц самая красивая мебель перестает радовать глаз… Я знаю только одну исполненную вкуса, вечно освежающую, хорошо отделанную мебель — так называемую природу или землю».