Вольфганг Киссель - Беглые взгляды

Новые травелоги эксплицитно демонстрировали подобные регионы как части советского пространства, доступные для современных средств передвижения, для современных оптических средств и инвентаризации [64] Иногда эти тексты можно описать как очень специфическую советскую разновидность записок, для определения которых германист и медиа-теоретик Фридрих Киттлер предложил термин «система письменных фиксаций»: Kittler Friedrich A. Aufschreibesysteme 1800–1900. München: Fink, 1995. . Не в последнюю очередь они облекали в языковую и письменную форму впечатления от стремительного движения в огромном пространстве, тем самым изменяя восприятие этого пространства читателем [65] Следует иметь в виду, что эти изменения в травелогах возникали параллельно, например, с появлением железной дороги в фильмах. Ср.: Hänsgen Sabine. Visualisierung der Bewegung — Zirkulation in einem Land. Zum Motiv der Eisenbahn im sowjetischen Film der zwanziger und dreiBiger Jahre // Kinetographien / Hg. Inke Ams / Mirjam Goller / Susanne Strätling / Georg Witte. Bielefeld: Aisthesis, 2004. S. 475–500. Hier vor allem S. 490ff. .

Но в одном специфическом случае наиболее четкие взаимодействия между окулярцентризмом и травелогами нужно выделить особо. На этапе консолидации Советского Союза возникла мощная бюрократия, вводившая новые (в том числе визуальные) методы сбора, хранения личных данных и контроля над ними [66] Выстраивание паспортной системы проходило поэтапно. Полностью закрепившийся сталинизм несомненно характеризуется ее ужесточением и унификацией в 1932 году, когда каждый гражданин начиная с шестнадцати лет должен был получить паспорт, после чего легальная перемена места жительства была уже невозможна. Ср.: Hildermeier Manfred. Geschichte der Sowjetunion, 1917–1991. Entstehung und Niedergang des ersten sozialistischen Staates. München: Beck, 1998. S. 423. . Советский паспорт, обеспечивающий визуально контролируемую связь между личностью и идентифицирующим ее документом, был самым важным документом, включающим его обладателя в сообщество полноценных советских граждан. Как уже упоминалось, контроль за передвижением или миграцией в советском пространстве регулировался жестким паспортным режимом. В период Гражданской войны вопрос бегства и изгнания решало наличие идентификационных бумаг и персональных справок, определявших свободу передвижения, а зачастую и выживание людей [67] Lloyd Martin. The Passport. The History of Man’s Most Travelled Document. Stroud: Sutton, 2003. Jane Capalan / John Torpey (Hg.). Documenting Individual Identity. Princeton: Princeton Univ. Press, 2001. . Множество пропусков, разрешающих вход, доступ, проезд, регулировали порядок передвижения внутри России.

Виза, пропуск, «охранная грамота» уже в начале двадцатых годов становились не только темами, но названиями травелогов и/ или автобиографий. Примером является произведение Виктора Шкловского «Zoo, или Письма не о любви» 1923 года — нечто среднее между автобиографией и травелогом, документом и вымыслом [68] Первое издание появилось в Берлине в 1923 году, вскоре в Ленинграде в 1924 году последовало второе издание с дальнейшими многочисленными, часто значительными, сокращениями или дополнениями. Таким образом, текст сильно менялся в зависимости от места и времени издания. . Шкловский подспудно играет с полисемией лексемы «пропуск», которая в русском языке может означать «упущение», «неявку», «ошибку». Риторический троп «эллипсис», который в русском литературоведческом языке обозначает пропуск элемента высказывания, в автобиографическом тексте Шкловского становится разрешением на въезд, которое в русском канцелярском языке тоже называется «пропуском» и позволяет автору ездить из запретных зон — в свободные — по крайней мере, в литературном воображении. Печатный облик текста с многочисленными абзацами и вставками демонстрирует подобные «проходы» [69] Ср.: Шкловский В. Поиски оптимизма. М., 1931. С. 116. . Так через травелог Шкловский добивается разрешения на полное опасностей и невероятное возвращение в Советский Союз. Неудивительно, что в таких обстоятельствах изображение И. Эренбурга в «Zoo» оказывается критическим или даже уничтожающим: этот коллега-писатель в начале двадцатых годов находился в привилегированном положении, имея возможность, как обладатель советского заграничного паспорта, перемещаться между Востоком и Западом, коммунистической системой и капиталистическими странами. Из своей привилегии он даже создал литературную программу свободного путешествия между системами, собрание очерков о европейских метрополиях и ландшафтах под названием «Виза времени», которое трижды издавалось между 1929–1933 годами и получило живой отклик именно в Германии [70] Об обстоятельствах жизни Эренбурга тех лет см.: Rubenstein Joshua. Tangled Loyalties. The Life and Times of Ilya Ehrenburg. London / New York: I. В. Tauris Opublishers, 1996; sowie Marcou Lilly. Ilya Ehrenbourg. Un homme dans son siècle. Paris: Plon, 1992. .