Гийом Аполлинер - Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

Если республики и монархии, если сами нации не позаботятся об этом, привилегированное племя поэтов разрастется в таких пропорциях и с такой скоростью, что через некоторое время никто уже не захочет работать, изобретать, изучать, размышлять, рисковать, исцелять человечество от его болезней и улучшать его участь.

Итак, требуется немедленно принять решение и излечиться от этой поэтической язвы, разъедающей цивилизацию».

Статья вызвала огромный резонанс. Она была разослана повсюду по телефону или телеграфом, все газеты перепечатали ее. Некоторые литературные издания снабдили цитаты из статьи Тограта издевательскими выпадами по адресу ученого, высказывались сомнения относительно состояния его рассудка. Осмеивался ужас, проявленный им перед поэтическими лаврами. Деловая и информационная пресса, напротив того, придавала предупреждению Горация Тограта большое значение. В этих кругах статья в «Голосе» считалась весьма своевременной.

Она стала уникальным предлогом, как нельзя более удобным для того, чтобы высказать ненависть к поэзии. И сам предлог был поэтическим. Статья ученого из Аделаиды отсылала к античным легендам — воспоминание о них живет в каждом хорошо образованном человеке, в котором, к тому же, развит присущий любому существу инстинкт самосохранения. Вот почему почти все читатели Тограта были заворожены его словами, испуганы и не хотели упустить случая нанести вред поэтам, которым из-за большого количества получаемых ими премий, завидовали все классы общества. Большая часть газет пришла к выводу о необходимости принятия правительственных мер хотя бы для упразднения поэтических премий.

В следующем вечернем выпуске «Голоса» химик-агротехник Гораций Тограт опубликовал новую статью, которая, как и предыдущая, будучи повсюду передана по телефону и телеграфу, до предела накалила страсти в прессе, публике и в правительственных кругах разных стран. Статья завершалась так:

«Люди, выберем между жизнью и поэзией; если мы не примем серьезных мер безопасности, цивилизации конец. Отбросим сомнения. Пусть новая эра начнется завтра. Нет — поэзии! Разобьем лиры, ставшие слишком тяжелыми для былого вдохновения. Изничтожим поэтов!»

Во всех городах земного шара ночью происходило одно и то же. Переданная по телеграфу статья была перепечатана в специальных выпусках местных газет, которые буквально рвали из рук. Повсюду народ был согласен с Тогратом. Ораторы выходили на улицы и, смешиваясь с толпой, подстрекали ее. Впрочем, этой ночью многие правительства приняли и тут же опубликовали постановления, текст которых, развешанный повсюду, способствовал неописуемому энтузиазму народных масс. Франция, Италия, Испания и Португалия первыми издали указы о скорейшем аресте всех своих поэтов до принятия решения об их участи. Иностранные стихотворцы или те, кто уехал в другую страну, рисковали быть приговоренными к смерти, если бы попытались пересечь границы этих государств. По телеграфу передали, что в Соединенных Штатах принято решение казнить на электрическом стуле всякого, чья принадлежность к цеху поэтов общеизвестна. Сообщалось также, что в Германии издан декрет о содержании под домашним арестом всех, пишущих на территории империи в стихах или прозе, до нового распоряжения. На самом деле, в течение этой ночи и следующего дня все страны мира, даже те, в которых были лишь малоизвестные барды, лишенные поэтического вдохновения, приняли меры против самого слова «поэт». Исключение составили только два государства, Англия и Россия. Эти импровизированные законы немедленно были приняты к исполнению. Все поэты, находившиеся на французской, итальянской, испанской и португальской территориях, назавтра были арестованы, а некоторые литературные газеты в это время выходили в черной траурной рамке и сетовали по поводу новых ужасов. Депеши, пришедшие к полудню, сообщали, что Аристенет Зюйд-Вест, известный черный поэт с Гаити {176} , был в то же утро разрезан на куски и сожран черным и мулатским населением, опьяненным солнцем и резней. В Кельне всю ночь гремел большой колокол собора Кайзерглоке, а наутро профессор доктор Штиммунг {177} , автор эпопеи из истории Средних веков в сорока восьми песнях, вышел из дому, чтобы отправиться на поезде в Ганновер, и подвергся преследованию толпы фанатиков, которые с криками «Смерть поэту!» избили его палками.

Он укрылся в соборе и оставался там вместе с несколькими церковными служками, запертый сборищем распоясавшихся дриксов, Гансов и маризибилей {178} . Эти последние были особенно жестоки, взывали простонародным языком к Богородице, святой Урсуле {179} и волхвам, не забывая при этом охаживать кулаками своих соседей, чтобы пробить себе дорогу в толпе. Их «отченаши» и благие мольбы были прослоены гнусными, по мнению поэта-профессора, выходками, связанными с той особой репутацией, которую ему создали его сексуальные наклонности. Лежа ничком под громадной деревянной статуей святого Христофора, доктор Штиммунг дрожал от страха. Он прислушивался к звукам, которые производили каменщики, замуровывая все выходы из собора, и готовился умереть от голода.