Неркаги А. - Молчащий. - 1996

Не теряя темпа, Анна садится за новую вещь — «Илир». Она работает методистом областного управления культуры, сохраняя связь с Заполярьем; Тут-то и развернулась драма. Анна Неркаги вплотную познакомилась с фальшью и лицемерием советской системы. Ей важно было рассказать всю правду о своем народе, написать реквием трагического столкновения проверенного веками лада ненецкой жизни с природой и небом, познакомить всех с космическим образом северного мира, с необычными коллизиями северного социума.

Надо было сохранить предание, законы отчего дома, уникальную экологию человека, животного и растительного мира, подвергнувшихся бурной и смертельно опасной экспансии нефтегазовых ведомств. Она понимала, что предание обречено, что ее небольшой народ теряет лицо, замыкается в нравственных и бытовых бедствиях, что гибнет тундра. Она искала пути договора с пришельцами, насильно отбиравшими у ненцев детей, искусственно подгонявшими их под нормы чуждой им: цивилизации, обрекая уникальный Ямал на вымирание.

Ее «Илир» одновременно был и честным, строгим взглядом на родную историю и социальные отношения в народной среде. Тот первобыт позволял богатею уже при советской власти закабалить сироту, низведя его жизнь до животного состояния. И новая власть оказалась еще более фальшивым другом, чем царская. Можно предполагать, что после долгих бесед с К.Лагуновым действие повести было сдвинуто в самое начало советской власти, локализовано как частный случай. В финале «Илира» появляется большевик Егоров с красными нартами, показано ожидание светлого поворота в жизни ненцев. Но все равно и в таком виде повесть стала суровым символом-обличением двойной морали в Стране Советов и консервативно-рабских отношений в среде соотечественников.

А.Неркаги поняла — если она так написала про Илира, ей надо возвращаться домой, ибо мало что изменилось в ненецких поселениях, вымирает народ. Она нашла свой ход, свое место, определила новую роль: надо спасать, духовно ободрять и помогать ненцам выжить, усвоить позитивные уроки чуждой цивилизации, решиться модернизировать предание.

Склоки среди местных «душеведов и словолюбов», интриги, разлагающие выбросы бездуховности, косые взгляды коллег и зов родной земли стали причиной возвращения на родину. Пятнадцать лет молчания, но одновременно и творчества, служения людям. Она становится культпросветработником, по-своему каслает по тундре, время от времени возвращаясь к своим рукописям.

Подвиг духовный, нравственный. Может, есть своя правда в том, что Ю.Шеста-лов не расстается с северной столицей, навещая Югру, может, прав по-своему Е.Ай-пин, по слухам, прочно осевший в Москве. Извините, но «Молчащего» им не написать, ведь Иисус появился в Святой земле, которая так была далека, по меркам античного мира, от Рима. Где теперь эстеты заката той империи на фоне духовного величия христианского искусства? Как прославлен У.Фол-кнер? Да, философско-мифологическим пересозданием жизни глубинки американского Юга, его атома — графства Йокнапатофы. Где творил великий гений европейского модернизма эпохи кризисных сумерек Австро-Венгрии? Франц Кафка жил в периферийной для той империи Праге...

Сейчас А.Неркаги взвалила себе на плечи неимоверно тяжелый груз забот: моральных, материальных, духовных. Там, в родном поселке Лаборовая, она ведет северно-фермерское хозяйство и интенсивно пишет после 15-летнего молчания. Это ее Оптина пустынь, конечно же, иного рода, но корень один — спасение своего народа. Прежде всего духовное.

Метатекст А.Неркаги — лирико-психологические и эпические картины народной трагедии. Век информационных технологий нужен ей для того, чтобы художественно свернуть в микрокосмос свой народ, спеленать зерно рода, его семя. Лишь небо знает, когда и кто его посеет после катастрофы. В вещах советского времени вы не найдете партийно-советских начальников, почти размыты приметы социальных отношений. Прошли века «приручения» северных народов, но они остались, в принципе, самими собой. И лишь стоическая философия жизни да особая инфраструктура геопространства не дали сопротивлению выразиться в чеченском варианте.

Натурфилософское северное видение мира в «Ани-ко» лучше многих показывает суть полезного для ненцев анимизма — всеобщего одушевления жизни верхнего, среднего и нижнего миров, сообщества людей и зверей, рыб и тундровой флоры. Душа отца Анико Себеруя открыто общается с душой старого верного вожака гончих помощников Буро. И трагический поединок его с хозяи-ном-волком этих мест (Хромым Дьяволом) становится поединком человека и собаки с хищническим образом бытия.