Роберт Силверберг - Всемогущий атом

Наконец Мандштейн понял, что мужчина специально толкнул его и в момент толчка прикрепил миниатюрный передатчик, металлическую бляшку величиной с мелкую монетку. Он даже не стал искать ее.

Мандштейн спросил:

– Кто вы?

– Это не имеет значения. Идите прямо к аэродрому. Там вас ждут.

– Я же в рясе.

– Это мы также учли.

Мандштейн нервно провел рукой по волосам. Без разрешения начальников он не мог далеко отлучаться от центра общины, но получать разрешение не было времени. Кроме того, неприятный разговор со старостой отбил охоту просить. Что ж придется рискнуть, какой бы загадочной ни казалась эта история.

Транспортная лента продолжала везти его дальше. Вскоре он приблизился к административному зданию аэропорта. Мандштейн сошел с ленты и вступил под желтовато-зеленый купол из пластика. Здесь царила обычная суматоха, хотя народу было не особенно много.

К нему подошли несколько человек. В тот же момент послышался голос из передатчика:

– Не пяльтесь так! Следуйте за ними, и по возможности – незаметнее!

Мандштейн повиновался и пошел за двумя мужчинами и женщиной. Они не спеша миновали газетный киоск, автомат для чистки обуви и автоматические камеры хранения. Один из мужчин, маленький и коренастый, с квадратной головой и густыми светлыми волосами, внезапно остановился и открыл камеру хранения. Не торопясь, он вынул оттуда пакет и сунул его под мышку. Потом повернул в сторону мужского туалета. Голос сказал:

– Подождите тридцать секунд, Мандштейн, а потом следуйте за ним.

Мандштейн остановился. Он был не рад приключению, но чувствовал, что сопротивление бесполезно и, видимо, чревато неприятностями. Спустя тридцать секунд он послушно направился к туалету.

– Третья кабина! – раздался голос.

Блондина не было видно. Мандштейн вошел в кабину. На грязном пластике стульчака лежал пакет, вынутый из камеры хранения. Повинуясь указаниям, он раскрыл пакет и увидел там зеленую форму Лазаристов.

– Форма еретиков! Черт возьми, зачем она!

– Наденьте ее!

– Не могу! Если меня увидят в…

– Не увидят. Переодевайтесь! А рясу мы сохраним до вашего возвращения.

Чувствуя себя марионеткой, аколит снял рясу, повесил ее на крючок и облачился в новую. Она пришлась ему более или менее в пору. В капюшоне что-то было. Пошарив в нем, Мандштейн обнаружил термопластическую маску и невольно ощутил благодарность: маска изменит лицо до такой степени, что его никто не узнает. Раскрыв маску, он прижал ее к лицу, и она тут же прилипла к коже. Затем он тщательно упаковал свою рясу.

– Оставьте рясу на стульчаке, – приказал тот же голос.

– Может, не надо? А вдруг она потеряется?

– Не потеряется, Мандштейн! И поспешите, машина улетает через несколько минут!

Горестно вздохнув, Мандштейн вышел из кабины. Посмотрел в зеркало на стене. Его от природы полное лицо стало неприлично жирным – толстые, обрюзгшие щеки, влажные толстые губы, небритый тройной подбородок. Синие круги под глазами говорили о том, что он с неделю вел разгульную жизнь. Во всяком случае он выглядел на десяток лет старше, а новая ряса усиливала это впечатление.

Когда он вышел в холл, навстречу ему направилась женщина. У нее было скуластое лицо и веки из тонких чешуек платины – мода прошлого века, уже устаревшая. Сейчас никто не делал себе таких операций. И только старым матронам, которые еще в юности поддались искушению, не оставалось ничего другого, как донашивать вышедшие из моды лица. Женщине, стоявшей перед ним, было лет сорок пять – сорок шесть, хотя фигура у нее была почти девичья.

– Вечная гармония, брат, – сказала она хриплым альтом.

Мандштейн порылся в памяти в поисках подобающего случаю обращения и, не найдя, сымпровизировал:

– Да улыбнется вам Единство!

– Спасибо. Ваши документы и билет во внутреннем кармане рясы, брат.

Пожалуйста, пройдемте со мной!

Мандштейн понял, что она его сопровождает. Вместе со своей рясой он снял и передатчик. Он, правда, надеялся, что скоро наденет ее снова.

Транспортная лента подвезла их к турникетам. Мандштейн гадал, куда он летит и с какой целью. Только на борту самолета он осмелился спросить:

– Куда мы летим?

И тут же получил неожиданный ответ:

– В Рим.

Мандштейн открыл глаза и увидел древние монументы: Форум, Колизей, Капитолий… Мелькнул броский памятник Виктору-Эммануилу. Их маршрут проходил по самому центру старого города. Когда они проезжали виа Национале, он увидел Голубой Огонь на храме форстеров, и это зрелище показалось ему неуместным здесь, в колыбели старых религий. Интересно, какую роль играют лазаристы в Европе?