Жан-Пьер Шевенман - 1914–2014. Европа выходит из истории?

Всякий, кто хоть немного знаком с Социалистической партией, понимает, что уж чем-чем, а германофобией она не страдает. Социалистическая традиция от Жореса до Миттерана, скорее, склонна симпатизировать Германии. Разве не Миттеран в последней речи, которую он произнес 9 мая 1995 г. в Берлине на пятидесятую годовщину победы 1945 г., открыто воздал должное «храбрости немецкого солдата, который защищал свою родину»? Если бы сегодня немецкий политик рискнул выступить с такой речью, его бы сразу обвинили в «ревизионизме»!

Вся эта полемика о мифической германофобии Социалистической партии была бы смешной, если бы не звучала так грустно. Вместо того чтобы честно признать, что политические решения консервативного правительства Германии соответствуют предпочтениям французских правых, они подняли крик о будто бы попранной франко-германской дружбе! Наши элиты вновь продемонстрировали свой «недостаток благочестия» (если выразиться в духе Гёте) и прежде всего слабую привязанность к собственной стране. Дружба между Францией и Германией вовсе не означает, что между нашими странами не может случаться расхождения интересов, а значит, и легитимных споров. Что за дружба, если мы не можем свободно поговорить и даже выразить различные точки зрения. Дружба просто требует открытого разговора [199].

Чтобы справиться с рецессией, которая оставила без работы более 12 % трудоспособных граждан Евросоюза, я думаю, левым не стоит во внутриполитических целях воскрешать призрак Базена, который, не желая служить Республике, провозглашенной в Париже 4 сентября 1870 г., сдал Мец, или взывать к духу Тьера, который в январе 1871 г. запросил перемирия, чтобы свести счеты с левыми республиканцами, либо Вейгана, который 10 июня 1940 г. был больше озабочен опасностью коммунистического восстания в Париже, чем сражением с немцами на Эне! Лидеры французских правых только выиграли бы, если бы сначала признали проблемы, существующие в отношениях Франции и Германии (слишком высокий курс евро и недостаток координации между странами в том, что касалось реформ, начатых Герхардом Шрёдером в 2003 г., внесения «золотого правила» в немецкий Основной закон в 2009 г. или решения об отказе от атомной энергетики, которое правительство Меркель приняло в 2011 г.). Только после этого у них появилось бы право топтаться на оплошностях левых, которых те совершили немало. Тогда это было бы честно! В спорах с Германией, если они опираются на аргументы, нет ничего страшного. Как еще мы сможем вместе идти вперед?

Наберемся храбрости и признаем: через семьдесят лет после окончания Второй мировой войны взгляд Франции и Германии друг на друга свелся к набору клише.

Образ Франции, существующий в глазах немцев, давно поблек: если в XIX в. она благодаря революциям 1830 и 1848 гг., а также установлению – пусть и в муках – Третьей Республики, еще воспринималась как «страна свободы», сегодня Франция все чаще напоминает державу, стремящуюся к закату. Немецкие лидеры публично сетуют на недостаточную конкурентоспособность Франции, а то и вовсе на упадок нашей промышленности. Их озабоченность вполне искренна, так как самые компетентные из них понимают, что более сильная Франция была бы выгодна и для Германии.

Конечно, и в межвоенный период, и сегодня Франция воспринимается как страна, где «славно живется» (Эрнст Курциус назвал одну из книг, вышедших в 1930-е гг., Wie Gott in Frankreich – «Как Бог во Франции»). Нельзя не заметить, что былая зависть по отношению к «великой нации» (сегодня это выражение тоже порой звучит, но исключительно в насмешливом тоне) уступает место некоторому безразличию. Снисходительность к французским междоусобицам, сдержанный, а порой осуждающий взгляд на наши африканские «экспедиции» не всегда справедливы, но объясняют, как на нас смотрят припозднившиеся сторонники взгляда на историю как на череду взаимных претензий. Хотя все больше людей стремится в Берлин, Париж сохраняет свою притягательность. Кое-какие из наших технологических достижений – пусть они не слишком свежи – все еще впечатляют; создание Европейского аэрокосмического и оборонного концерна тому свидетельство. То же касается и корпораций мирового уровня, которые мы смогли создать. Однако наши амбиции (ядерное сдерживание, космические программы, стремление сохранить за Францией постоянное место в Совбезе ООН и т. д.) теперь воспринимаются не иначе как раздражающие претензии. Об этом прямо не говорят, но подобные мысли бродят.