Сергей Кара-Мурза - Мысли быстрого реагирования

Я думаю, подъем науки и техники в СССР во многом обязан тому, что поколение 30-40-х гг. в массе своей прошло через кружки Домов пионеров и всяких «станций» — юных натуралистов, краеведов, моряков или автомобилистов.

Все эти человеческие контакты в рамках ПО воспитывали подростков с сильным самоуважением и правовым сознанием. Это, может, странно звучит, но это так. Это особая тема — и, по-моему, очень важная.

Наконец, огромное дело сделала ПО, создав в стране, вместе с государством и профсоюзами, сеть пионерлагерей с их самобытным укладом и организацией. Тогда большинство городских детей проводили один-два месяца где-то в лесу у речки или озера; и природа, хорошая пища и заботливые люди чудесно поправляли и укрепляли их здоровье. Этот отдых был бесплатным, путевки поступали из разных предприятий. Я, например, побывал во многих лагерях, от разных заводов и от АН СССР. Везде было прекрасно — и ребята, и вожатые, и врачи, и баянисты. В послевоенные годы это был спасительный институт ПО.

Конечно, общество менялось, должны были меняться и социальные формы, в том числе и детские организации. Думаю, и школа, и ПО отставали в своей эволюции. Но большую ошибку делают сегодня многие молодые и взрослые люди, примеряя к себе, нынешним, идеалы и уклад пионерской организации 1950-1960-х гг. Такую же ошибку делают те, кто хотел бы возродить ту организацию.

Но хуже всего — бросить на произвол судьбы детей и подростков из обедневших за годы реформы семей.

Они, как говорится, живут в «зоне риска», а это, вероятно, большинство наших детей и подростков. Они нуждаются в «гнезде», которым в 1940-1950-е гг. была для меня и моих сверстников пионерская организация.

9.09.2013

Я прочитал первую лекцию на 5-м курсе факультета политологии МГУ. Ко мне потом подошел студент и спросил, почему я хорошо отзываюсь о тоталитарном СССР (он читал мои книжки). Человек незнакомый, я ответил сухо: мол, этот строй создало поколение на большом духовном и нравственном подъеме, заботясь о будущем. Я этот тип людей хорошо знал и любил. То, что с 1960-х гг. мы не справились с обновлением ряда систем, — другая история.

Но его вопрос меня зацепил. Многие об этом думают, и подходить к ответу надо с разных сторон. Я решил выложить маленький текст с сугубо личным взглядом. В молодости я был химиком, работал у академика Н.К. Кочеткова. Недавно отмечали 50 лет нашей лаборатории, и у всех просили написать краткие воспоминания. Вот это я здесь и выкладываю.

Я проработал в Лаборатории весь период ее пребывания в Институте биоорганической химии (тогда ИХПС), а потом еще пару лет в Институте органической химии (ИОХе). Не оторвался я от нее и поныне, но скажу о том, первом периоде, о времени становления, когда изобретались и испытывались многие новые формы организации, человеческих отношений, языка общения, постановки проблем — всей той социальной инженерии, которая порождала надежды на замечательный взлет нашего общества, но и послужила его краху. Не знали мы общества, в котором живем.

Наша Лаборатория оказалась одним из зародышей, как теперь говорят, «социалистического идеализма» и советского постмодернизма. Зародыш и младенец были прекрасны. Если нам повезет и каким-то чудом кто-то начнет программу возрождения жизнеустройства России, то многому можно будет научиться у Лаборатории Н.К. Кочеткова периода ее становления. В учебнике истмата или «Экономиксе» этого не прочтешь.

Я не буду говорить о моей работе химика, нет в ней признаков, по которым в историю отбираются муравьи науки. Скажу о Лаборатории как явлении нашей национальной культуры в один из узловых моментов ее развития — шестидесятые годы XX в. Конечно, это мой личный взгляд, но и он может чем-то быть полезен молодым — если нам повезет.

Я поступил на химфак МГУ в 1956 г., до этого три года занимался в факультетском кружке. Это были три года счастья, еще подросткового. Колбы, реакции, огонь, кристаллы, умные товарищи, прекрасные руководители — добрая рука толкнула нас в жизнь. С первого же курса я попал в команду Н.К. Кочеткова, «на кафедру» — через приятелей по кружку. Тут первые взрывы и пожары, их предчувствие за последнюю долю секунды, воспоминания и терзания, выработка «ответственности химика». Вспоминаю сейчас 5-6 взрывов и пожаров, к которым был причастен, со странным чувством. Все вместе — и расширенные зрачки подруги, которая отшатнулась, увидев «порог возгорания», и столб пламени, и мороз огнетушителя — все это как-то направляло мою жизнь, наставляло на путь.