Александр Неклесса - История в (пост)современном интерьере

Если общественная страсть, лежащая в основании современного мира, т. е. безудержная человеческая энергийность, бессознательное влечение к социальному творчеству, стремление к культуртрегерству и мессианизму той или иной версии «симфонии для всех жителей планеты» покинули душу цивилизации, пропитавшейся стремлением к индивидуальному комфорту и личной безопасности. Если «духи рынка» оставили ее загнивать, постепенно превращающуюся в тотальное корыто всеобщего, всеядного потребления и «райский хутор» коммерческого расчета, это еще не значит, что страсть вообще покинула землю.

Страсть не погибает: падение одних служит наглядным уроком для других, вызывая одновременно и сострадание, и презрение. Пройдя сквозь регресс и перерождение, страсть обретает иные формы своего выражения (ср. «Бойцовский клуб» или «Королевская битва II»). Новая земля творится сегодня не небом, и «ночь творения» исходит из очагов хаоса, этих бездонных глубин отчуждения, отчасти уже познанных и признанных человеком.

Теперь уже не только добровольная жертва служит метафизическим оправданием смерти. Из перманентной отверженности, ненужности, отчаяния возникают заповедники совершенно новой породы, отмеченные трупными пятнами на окропленной слезами, потом и кровью земле. И почва «территорий смерти» тоже иная — она из суммы горстей праха, зажатых в кулаках преждевременных агоний и миллионных конвульсий. И сама субстанция темной страсти — это не только безнадежная ярость стирающихся из коллективной памяти населения глобальных фавелл и гарлемов. И не только суммарное зло нищеты, междоусобиц, войн, циничного презренья к достоинству человека, когда-то познанному и признанному цивилизацией.

Возникающая в различных точках земли новая порода людей и яростная природа их страсти — заря иного мира, озаренного темным светилом и согласившегося воспеть «гимн Чуме», восславить деструкцию как основную, конечную, желанную цель творения. Подобная метафизика — за пределами нашего тварного космоса, она соткалась в черных провалах «Вселенной смерти», поэтически — хотя и с тайным ужасом, требующим невообразимого жертвоприношения, — воспетых Лефевром. И эта (полу)скрытая поэтика мира тотальной, универсальной деструкции, уже сейчас посылает нам своих перепоясанных смертью вестников.

Однако, предшествуя драматичному образу вздернутого на дыбу сообщества, флюиды мира раскованного Прометея проявляются в других, быть может, менее колоритных, ползучих формах трансформации практики. Войдя в резонанс со временем, они волнуют, возмущают, модифицируют социальную среду, меняя ее установления, институты, привычные коды и траектории действия. В (пост)современном космосе возникает поколение организованностей, которое я называю амбициозными корпорациями. Это «пучки амбиций» конкретных личностей, симпатизирующих друг другу и взаимодействующих на путях достижения некой сфокусированной цели. Причем цели, которые они ставят перед собой, далеко не исчерпывающиеся экономическими параметрами, речь идет о горизонтах трансэкономических систем.

В данной культурно-политической смеси метафизического экстремизма и гротескного реализма все чаще добавляется ценностный компонент, который может исходить как из традиционных религий, так и из чрева нетрадиционных сект, либо напрямую из эклектичного парагностического источника. Национальные корпорации, еще недавно чувствовавшие себя полноценными хозяевами на площадках национальных государств, поколеблись и надломились. Из щебня и обломков квазинациональных элит складываются иные, транснациональные констелляции астероидных групп, смертельно ранящих планетарные тела, подобно изгоям глобальных Помпей либо Трои, устремленных в подернутую дымкой неизвестность, поскольку так или иначе они уже пережили неустойчивость родной почвы и отделение от своих прежних «планет».

Одновременно в мире складывается нелинейная и динамичная система управления, частично уже принятая к исполнению, хотя основана она на не вполне познанных принципах и вовсе неизвестных, по крайней мере, публике, ценностных иерархиях, сгущаясь и нависая над мозаичным сообществом национальных государств. Мы наблюдаем сияние отдельных звезд и созвездий — этих «статичных» элементов меняющегося положения вещей — в виде, скажем, разноликих международных регулирующих органов, но это лишь часть картины, прорывающаяся сквозь приближающиеся тучи пепла.