Владимир Кузнечевский: Сталин и «русский вопрос» в политической истории Советского Союза. 1931–1953 гг.

Буду Мдивани верно ссылался на упомянутые в записке фамилии.

Г. Зиновьев на этом же партийном съезде, выступая в прениях по докладу Сталина, бил тревогу по поводу того, что не только в стране, но и в партии как на дрожжах растет великодержавный русский шовинизм, « который имеет самое опасное значение, так как имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику » . Еще дальше пошел Бухарин, который, зная о личном конфликте между Лениным и Сталиным, издевательски поиронизировал над генсеком : « Я понимаю, когда наш дорогой друг товарищ Коба, Сталин, не так остро выступает против русского шовинизма » , потому что он как грузин должен выступать « против грузинского шовинизма ».

В отличие от всей этой хоть и недружной в отношениях друг с другом, но дружной в ненависти к русской нации[12] В 1980 г. известный еврейский публицист и историк Мэлик Самуилович Агурский в монографии «Идеология национал-большевизма» назвал Н. Бухарина «злейшим врагом всего русского».команды Сталин в этот момент видел и понимал, что после окончания Гражданской войны русская человеческая масса начинает отходить от угара классовых битв и возвращаться к осознанию своей национальной принадлежности. Это стало проявляться в создании критических в отношении большевиков пословиц, поговорок, народных песенных куплетов. Особенно остро это стало проявляться в творчестве вышедших из народа крестьянских поэтов. В 1926 году С. Есенин, протестуя против тысяч беспризорников, снующих между советскими республиками, пишет, что ведь в них, может быть, остаются нераскрытыми прекраснейшие поэты и политики. В них даже Троцкий //Ленин и Бухарин. //Не потому ли моей грустью //Веет стих, //Глядя па их //Невымытые хари ».

В это же время появляется стихотворение уроженца пензенской крестьянской глубинки Павла Дружинина « Российское » , где поэт пишет: Своя земля как кладень древний, //Над ней кочуют свет и мрак. //Не каждой хате есть царевна, //И в каждой улице дурак. //На них цветные сарафаны //И залихватские штаны… //На кой же чорт иные страны, //Кромя советской стороны.

Бухарин не простил ни Есенину, ни Дружинину их боль и гордость за Россию. Публикует статью « Злые заметки » , где соглашается с Дружининым в том, что дураков в России действительно много, а вот царевны, дескать, « потеряли популярность в народе » , потому что « в свое время были немного перестреляны » , кощунственно намекая па расстрел дочерей Николая II в Екатеринбурге.

« Есенинская поэзия, – пишет Бухарин в своих « Злых заметках » , – по существу своему есть мужичок, наполовину превратившийся в « ухаря-купца »: в лаковых сапожках, с шелковым шнурком па вышитой рубахе, « ухарь » припадает сегодня к ножке « государыни » , завтра лижет икону, послезавтра мажет нос горчицей половому в трактире, а потом « душевно » сокрушается, плачет, готов обнять кобеля и внести вклад в Троице-Сергиевскую лавру « па помни души » . Он даже может повеситься на чердаке от внутренней пустоты. « Милая », « знакомая », « истинно русская » картина! Идейно, – зло пишет Бухарин, – Есении представляет самые отрицательные черты русской деревин и так называемого « национального характера »: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще » . Таковы были взгляды на русский национальный характер первого полуофициального идеолога русской партии социал-демократов ( большевиков ).

Правда, потом, в 1934 году, выступая па Первом съезде советских писателей с докладом о поэзии, Бухарин несколько смягчает свою оценку поэзии Есенина, отзываясь о нем как о « звонком песеннике-гусляре, талантливом лирическом поэте » , поставив его в один ряд с Блоком и Брюсовым, но сказано это было вскользь, между прочим.

В условиях схода на нет личностного ленинского присутствия, как основного политического фактора в борьбе за конструирование абсолютно повой модели существования России, борьба вокруг спровоцированного Лениным элиминирования из политики так называемого русского шовинизма, то есть лишение русского народа ореола государствообразующей нации, сама по себе стала тем водоразделом, который распределил по разным лагерям и группам все советское руководство. Бывшее окололенинское окружение и руководители новых союзных республик, получив из рук вождя большевиков свободу от Москвы, не хотело и слышать о возврате в политических отношениях к прежнему русоцентризму. Это с одной стороны. А с другой – в массе населения РСФСР вызревал подспудный процесс сопротивления огульному охаиванию русской истории и русского парода.