Владимир Кузнечевский: Сталин и «русский вопрос» в политической истории Советского Союза. 1931–1953 гг.

Со Сталиным было немного сложнее. Ленин недоверчиво присматривался к нему довольно долго. И даже после написания работы по национальному вопросу, которая в принципе вождем была одобрена, Ленин в беседах с Орджоникидзе, который и рекомендовал Джугашвили, нет-нет да и спрашивал Серго: «А вы считаете, Джугашвили не перевернется?» Объяснялось это тем, что вождь довольно болезненно воспринял неосторожную фразу Джугашвили, который в письме из Туруханской ссылки назвал спор Ленина с Богдановым пустой «бурей в стакане воды».

Но с кадрами у большевиков всегда было очень плохо, и потому, когда Ленину в борьбе со своими противниками дозарезу понадобилась теоретическая разработка национального вопроса в России, он в декабре 1911 года через Орджоникидзе вызвал в Краков Иосифа Джугашвили.

Сталин в Краков приехал, произвел на Ленина неплохое впечатление, но выяснилось, что кроме грузинского и русского никакими другими языками он не владеет, а все теоретические разработки по интересовавшей Ленина проблеме к этому времени были написаны в основном австрийскими и немецкими социал-демократами. Вот тут-то и сгодился Бухарин, который к этому времени уже вполне освоился в Европе. Ленин познакомил его с И. Джугашвили и поручил помочь «чудесному грузину» с переводами. Будущий Сталин, который в тот момент еще носил партийную кличку Коба, Бухарину не поглянулся, но Ульяновым-Лениным Мойша Долголевский (так Бухарин называл себя в те годы по фиктивному паспорту) был очарован до глубины и данное поручение выполнил блестяще. Написанная Кобой работа «Социал-демократия и национальный вопрос» (позднее переименованная в «Марксизм и национальный вопрос») вызвала самую высокую оценку не только Ленина, но даже и Троцкого.

А Бухарин с этого момента с подачи Ленина, который позже назовет его «превосходно образованным марксистом-экономистом», «крупнейшим и ценнейшим теоретиком партии», становится основным и главным идеологом большевизма. В 1915 году он публикует работу «Мировое хозяйство и империализм», предисловие к которой пишет Ленин, затем брошюру «Политическая экономия рантье» и другие труды. После победы Октябрьской революции 1917 года среди своих важнейших теоретических работ Бухарин сам называл «Азбуку коммунизма» (написанную в соавторстве с Е. Преображенским), «Программу коммунистов (большевиков)», «От диктатуры царизма до диктатуры пролетариата», «Экономику переходного периода» (в соавторстве с Г. Пятаковым) и в период борьбы с Троцким – «К вопросу о троцкизме». Кроме этого сделал огромное количество докладов на партконференциях и съездах, опубликовал сотни статей в газетах «Правда» и «Известия» (в 1934–1937 гг. был главным редактором последних). С 1924 по 1929 год был членом политбюро ЦК ВКП(б) и называл себя личным ближайшим другом Сталина. Но в 1928 году выступил против форсированной коллективизации и с 1929 года перешел в оппозицию к генсеку. С этого момента Бухарин потерял все руководящие политические должности в партии и в ИККИ.

Однако на вопросы идеологии Бухарин пытался влиять всегда и исключительно в русле ленинского подхода – против якобы имевшего место засилья в партии «великодержавного русского шовинизма».

Ничего не могу сказать в отношении «засилья», но без соответствующего объективного объяснения в этом случае не обойтись.

В апреле 1923 года на XII съезде РКП(б) генеральный секретарь ЦК в отчетном политическом докладе сказал следующее.

«В численном отношении, – сказал он, – бывшая державная нация представляет (в стране) около 75 млн, а остальные нации – 65 (это все-таки немало) и… прежде всего… в связи с тем, что… национализм русский стал нарастать, усиливаться… бродят желания устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, то есть создать так называемую «единую и неделимую». И таким образом, в связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила – великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения, бродящий по всем углам нашей федерации и ведущий к тому, что если мы этой новой силе не дадим решительного отпора, если мы не подсечем ее в корне, – а нэповские условия ее взращивают, – мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянами ранее угнетенных наций, что равняется подрыву диктатуры пролетариата». Доверие, которое партия приобрела в массах в ходе революции, предупреждал Сталин, «мы можем растерять до последних остатков, если мы все не вооружимся против этого нового, повторяю, против великорусского шовинизма, который бесформенно, без физиономии, ползет, капля за каплей впитываясь в уши и глаза, капля за каплей изменяя дух, всю душу наших работников так, что этих работников рискуешь не узнать совершенно. Вот эту опасность, товарищи, мы должны во что бы то ни стало свалить на обе лопатки…»