Международную систему, основанную на суверенном равенстве называют «вестфальской». Хотя в действительности те договоры в первую очередь отражали интересы победителей – Франции и Швеции, которые территориально приросли за счет Империи. От нее также были окончательно отторгнуты Швейцария и северонидерландские провинции. Субъекты Империи существенно расширили свою самостоятельность, но были связаны обязательством не заключать договоры, входящие в противоречие с императорскими интересами и т. д. Вообще история становления института суверенитета – это цепочка сложных и довольно противоречивых исторических событий, включающая не только Тридцатилетнюю войну и Вестфальский мир, но и многовековую централизацию европейских государств, включая Русь, сопряженную с борьбой с универсалистскими проектами императоров и римских пап (и борьбу этих проектов), Реформацию и религиозные войны, а затем Французскую революцию, революционные и наполеоновские войны, Венский конгресс и т. д.
Классические определения суверенитета, как представляется, следует корректировать, уточнять. Так, Карл Шмитт полагал, что суверенен лишь тот, « кто принимает решение о чрезвычайном положении » и « в чьей компетенции должен быть случай, для которого не предусмотрена никакая компетенция». Иначе говоря, тот, кто устанавливает нормы, должен быть правомочен их менять и нарушать, без этого никакой подлинной независимости, полновластия, верховенства нет и не будет. Естественно, речь идет не о государственно-правовом институте чрезвычайного положения и тем более не о легальном «праве на произвол», а о теоретическом праве в исключительной ситуации, нигде не описанной и никем не предусмотренной, изменить существующий правопорядок. [2] По Шмитту, государство может приостанавливать действие права в силу своего права на самосохранение . Правопорядок – производен от порядка, а порядок определяется властью суверена. Сущность суверенитета состоит в монополии политических решений. Суверен не нуждается в праве на создание нового правопорядка. Он устанавливает порядок, он создает и гарантирует ситуацию в целом, в ее тотальности. Лучше всего это демонстрируется при чрезвычайном положении. Шмитт резонно замечал, что если юриспруденция и политология не в состоянии адекватно объяснить чрезвычайную ситуацию, то они тем более не в состоянии объяснить большее – динамику политической и правовой ситуации в государстве в целом.
Вместе с тем надо иметь в виду, что согласно современным представлениям государство либо учреждено его населением-нацией, либо им «переформатировано» по итогам революции, освободительной войны, реформ и что именно нация является носителем суверенитета, сувереном, источником и носителем власти [3] Соответствующее положение закреплено в Конституции России – в ч. 1 ст. 3.
. Нация реализует суверенитет на выборах, референдумах и т. п., и государственный аппарат в принципе подчинен и подотчетен ей. Но одновременно нация в целом и каждый конкретный ее представитель ограничены своим подчинением власти. Иначе какая же это власть? Здесь возникает противоречие. Поскольку нация – суверен, то выходит, что суверен самоограничивает себя. Однако если суверен чем или кем-либо ограничен, хотя бы и самим собой, то он apriori перестает быть сувереном в полном смысле этого слова. И тем более суверен не может быть никому и никак «подчинен». Продолжая известную мысль Эдмунда Берка, нужно констатировать, что теория «народного суверенитета» находится в непримиримом, непреодолимом противоречии с понятиями власти и государства.
Думается, куда логичнее и правильнее исходить из того, что, во-первых, власть и суверенитет в принципе имеют божественный источник, или же что объективная необходимость в государственной власти, в суверенной политической организации выступает их «источником » (либо, как утверждал Берк, «государства хотел Бог», либо государства необходимы, поскольку альтернатива им лишь гоббсовская «война всех против всех»). Во-вторых, носитель суверенитета, суверен – государство в целом. В-третьих, реализует суверенную власть государственный аппарат, должный выражать и защищать интересы государства. Еще правильнее будет сказать, что суверенную власть в интересах государства реализуют правители, политические лидеры, политическое руководство.
Однако и здесь с суверенитетом не все так просто и однозначно. Ведь в любом государстве устанавливается правопорядок, регламентирующий в том числе осуществление государственной власти, а значит, ограничивающий суверена [4] В «шмиттовской» чрезвычайной ситуации правитель или правители объективно обязаны при необходимости выйти за рамки действующего правопорядка ради сохранения государства-суверена. «Законничество» (следование нормам, уже неэффективным и неприменимым) будет не просто неуместным, но прямо преступным.
. Кроме того, неизбежное вступление в международное общение – заключение договоров, участие в деятельности международных организаций – автоматически влечет ограничение суверенитета обязательствами перед другими суверенами, которые тоже ограничивают свои суверенитеты. Выходит, что не только нация, но и государство в целом не способно быть суверенным.
Читать дальше