Игорь Кузнецов - История, которую мы никогда не знали

Особые опасения почему-то вызывала у большевиков именно эта комиссия, которую Ленин в минуту язвительного раздражения окрестил «Кукишем» или «Прокукишем», по-своему соединив отдельные слоги фамилий ее ведущих деятелей (С.Н.Прокопович, Е.К.Кускова, Н. М. Кишкин).

Просматривая на досуге «Известия», вождь обнаружил, что к 5 февраля в Москве зарегистрировано свыше 143 частных издательств. Взволнованный потенциальным разгулом гласности, он поручил управляющему делами Совнаркома Горбунову сугубо конфиденциально выяснить, как организован полицейский надзор за издательской деятельностью.

Вскоре на глаза ему попался сборник статей «Освальд Шпенглер и закат Европы». Взглянув на фамилии авторов (Н.А.Бердяев, Я.М.Букшпан, Ф.А.Степун, С.Л.Франк). Вождь предписал Горбунову проверить состав издательства, напечатавшего сомнительную книгу, силами и средствами чекистов. Затем он вник в содержание сборника, обозвал его «литературным прикрытием белогвардейской организации» и 5 марта пустил по его следу заместителя председателя ГПУ Уншлихта.

Спустя две недели внимание вождя застряло на духовенстве. Не тратя зря ни минуты, он тут же направил свои знаменитые указания В.М.Молотову: « Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления, <���…> Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Следующий пик его активности наступил 15 мая. Вождь поручил наркому юстиции Д.И.Курскому найти формулировку, ставящую деятельность любых других партий в связь с международной буржуазией, и внести конкретные добавления в уголовный кодекс о замене расстрела в некоторых случаях высылкой за границу, расширенном применении расстрела (или изгнания) и расстреле за недозволенное возвращение из эмиграции…

Не прошло и двух суток, как он потребовал от Курского «открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы». «Суд должен не устранить террор, – вразумлял вождь, – обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально. Ясно, без фальши и прикрас…»

Теперь каждый оппонент казался ему оппозиционером, посягающим на завоеванную им власть. Чувство собственной непогрешимости и непреклонная уверенность в постоянных неприятельских происках толкали его на как бы целесообразные (всякий раз применительно ко вновь открывающимся обстоятельствам) и очень целенаправленные агрессивные действия. Достигнув точки кипения, вождь набросал для ГПУ инструкции «о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции», и 19 мая отправил свое послание, надписав на конверте: «т. Дзержинскому. Лично, секретно, зашить».

На Политбюро Ленин предписал возложить цензорские функции, обязав сподвижников в течение 2—3 часов в неделю просматривать всевозможные публикации и составлять отзывы о политической благонадежности их авторов. От ГПУ он потребовал «собрать систематические сведения» о всех профессорах и писателях.

Очередное подтверждение своей прозорливой подозрительности вождь получил 22 мая, когда нарком здравоохранения Семашко донес о «важных и опасных течениях, замеченных на II Всероссийском съезде врачебных секций. По словам наркома, непокорные врачи восхваляли медицину земскую в противовес советской, желали демократии, стремились «стать вне общепрофессионального рабочего движения» и мечтали о собственном печатном органе. Рассвирепевший вождь тут же послал записку Сталину с предложением поручить Дзержинскому и Семашко «выработать план мер».

Бережно подхватив идею государственного погрома «гнилой интеллигенции» из ослабевших рук обезумевшего вождя, члены Политбюро взялись за дело. Для разминки 26 мая заслушали мнение вождя о «белогвардейской литературе» в изложении Дзержинского. Договорились «обязать членов Политбюро уделять 2—3 часа в неделю на просмотр ряда некоммунистических изданий». Поручили тройке в составе Н.Л.Мещерякова (начальник Главного управления по делам печати), Я.С.Агранова (особоуполномоченный чекист, надзиравший за искусством) и А.С.Бубнова (заведующий отделом агитации и пропаганды ЦК РКП (б) подготовить план распределения книг среди верховных цензоров.