Олег Яницкий - Переходный период - цели изучения, теория и практика

Экспертиза именно как социальный институт возникла сравнительно недавно, где-то в середине прошлого столетия. Экспертизу нельзя смешивать с авторитарными и диктаторскими указаниями иных правителей, если подобные директивы не основаны на коллективном опыте и дискуссии. В этом смысле современная демократия как политика, основанная на мнении большинства, представляется мне не настоящей демократией, даже если принятое решение отвечает требованиям конкретного исторического момента. Завтра ситуация изменится, а политика еще долго будет строиться по вчерашним и позавчерашним лекалам.

Обратимся к опыту крестьянской России. Индивидуальное крестьянское хозяйство было идеальной моделью соединения знаний и практического опыта. Кроме того, оно практически не давало отходов, этого бича современного высокотехнологичного сельского хозяйства. Конечно, методы селекции постепенно развивались, но они еще долгое время были результатом естественного отбора, а не тотальной химизации земледелия. Не парадокс ли: в России периодически случались и засухи, и наводнения, но вплоть до Октябрьской революции страна не знала голода как массового общественного явления. Напротив, Россия весь XIX век и часть ХХ века экспортировала зерно и другие продукты сельскохозяйственного производства.

Что касается собственно промышленной революции (НТР-3), то в обозначенный выше исторический период она тоже развивалась вполне естественным образом, предполагающим соединение коллективного опыта и индивидуального экспериментирования. В тот период индивидуальный и коллективный опыт были сообщающимися сосудами, поскольку обмен ими осуществлялся в рамках крестьянской общины и университетов. Чтобы В. В. Вернадский мог выдвинуть в начала 1920-х гг. концепцию биосферы, надо было быть не только гениальным ученым, но и экспериментатором, и политическим деятелем, который прошел путь от «земского гласного» Моршанского уезда Тамбовской области до члена ЦК партии конституционных демократов. Концепция биосферы по своей сути интернациональна, так как она вовлекает в свой кругооборот самые разные страны и народы независимо от их желания.

Как говорил другой наш выдающийся ученый акад. Н. И. Вавилов, «настоящий ученый, прежде всего, интернационален». И ниже: «Мы вступаем в полосу коллективного творчества, но и дальше… индивидуальность будет иметь огромное значение» [Вавилов, 1990: 400, 458]. В этом томике выступлений, писем и замечаний Вавилов не раз отмечал, что у части научных работников и организаторов науки есть большое желание превратиться не только в администраторов, но и прокуроров в отношении ведущихся научных исследований. То есть стать над исследовательским процессом в качестве его регуляторов.

Чем дальше, тем больше внутри самого института науки разрастается административный и бюрократический аппарат, который не просто «кормится» за счет научных исследований, но и стремится поставить этот процесс в жесткие рамки все большего числа формальных требований всевозрастающего количества обязательных кодов, правил, нормативов, протоколов и т. д. Что, естественно, тормозит научную работу, отнимая уйму времени на выстраивание и форматирование отчетов, которые когда-то в недрах неизвестного ведомства были разработаны совсем для других целей.

С моей точки зрения, до недавнего времени существовало два тесно связанных между собою архетипа формирования личности эксперта: эмпирический и научный . Эмпирический архетип формировала прежде всего семья как первичный многофункциональный организм, в котором отдельные виды практической деятельности были тесно связаны во времени и пространстве, а также «пересекались», сливаясь друг с другом или вытесняя один другого. Со временем этот организм развивался, но та или иная форма его целостности, взаимосвязанности его разнокачественных процессов сохранялась, передаваясь из поколения в поколение. Это – один архетип сохранения устойчивости через изменения. Это именно тот эмпирический архетип, который Р. Парк и его коллеги назвали «человеческой экологией» (human ecology).

Другой архетип, который я назвал «научным», представлен условной фигурой молодого человека, который вырос и сформировался в научной среде. Причем в среде разнообразной, естественнонаучной и гуманитарной, теоретической и прикладной, кабинетной и полевой, сопряженной с длительным пребыванием в разнообразных социальных и научных средах. В ней формируется тип исследователя, который одинаково хорошо ориентируется в научной и обыденной социальной средах, как дружественной, так и враждебной. Это в конечном счете тот тип, который я называю «бывалым» человеком (experienced man). Чаще всего этот тип формируется в таких отраслях знания-практики, которые требуют уменья применять полученные знания в самых разных социальных ситуациях (научном эксперименте, экспедиционной работе, спасательных операциях и т. д.). Этот вид научно-практической деятельности предполагает также общение с людьми, весьма далекими от специализации агента, например с местным населением, браконьерами, представителями местных органов власти и силовых структур и др. Образцом такого человека был для меня проф. Ф. Р. Штильмарк, ученый, охотовед, наблюдатель [Штильмарк, 2006].