Array Коллектив авторов - Доктрина Русского мира

Сущность русского самодержавия в этом титуле выражена с предельной четкостью, – это простирающаяся власть, простирающаяся до бесконечности, так что дважды приходится повторять «и иных», резервируя место для тех земель, которые присоединяются и еще будут присоединены. А более конкретная часть титула – это нанизанные друг на друга «удельные» чешуйки предшествующей эпохи. Русское Самодержавие есть пространственная категория, как и большинство других категорий русской цивилизации. Её смысл – это держание власти одним московским князем и царем над тысячами и тысячами земель, уделов и вотчин и их людей. Любое могущее осуществиться в результате русского распространения новое пространство непременно символизируется через держание русского государя.

Русская власть держит. Держит в единой руке то, что иначе рассыпалось бы в результате подчиненного русскому аффекту пространственного разбегания. При этом единство всего этого содержимого властью разнообразия совершается лишь в руке государя, но никак не помимо неё.

Иногда возникает впечатление, что русская власть даже сознательно не допускает горизонтальной интеграции нации и страны помимо себя, вне своего посредства. По крайней мере, именно так смотрит на макросоциальную структуру Русской Империи Ш. Эйзенштадт. Для него характерной чертой социального порядка Российской Империи является высочайший уровень монополизации символов политической власти и космического порядка, достигаемый за счет принудительного разобщения политических, религиозных, культурных и экономических элит. Эйзенштадт полагает, что преобразовательные возможности российского общества были весьма низки в течение многих столетий, так как элиты полностью лишались возможности политического протеста.

Это утверждение, конечно, содержит значительное преувеличение. Самодержавие в России не раз и не два сталкивалось с мощным протестом – народными восстаниями, старообрядческим движением, смутами, дворцовыми переворотами и заговорами, а в конечном счете старый порядок пал под ударом революции, предпосылки к которой тоже должны были как-то вызреть. Иногда восстание и бунт оказывались вполне эффективной формой коммуникации между властью и народом, как, например, Медный бунт 1662 года, приведший к изменению финансовой политики.

Чего действительно удалось достичь самодержавию, так это вытеснения легитимных форм протеста, как наиболее опасных. Социальный механизм был сконструирован так, что практически любой протест ставил его фигуранта вне социальной системы и даже космического порядка как целого.

Но вот какая интересная картина вырисовывается, если сопоставить оценку Эйзенштадтом Российской Империи с её ближайшей типологической родственницей – Византийской Империей. Исследователь отмечает более высокую автономию элит, их смелые притязания на самостоятельность. «Византийская империя демонстрировала более высокую степень совмещаемости между различными движениями протеста и политической борьбой, чем это было в России… По существу именно острота этой борьбы привела в конце концов к падению империи».

Оказывается самодержавие стало для русской цивилизации способом избежать повторения судьбы Византии и сохранить контроль над социальными противоречиями так, чтобы они не привели к краху всей государственной конструкции. Снисходительно смотреть на свободную игру исторических сил, как показал опыт трех революций и перестройки, – это означает обречь на катастрофу весь социум, в том числе и сами эти исторические силы.

Предельно жесткий контроль и централизация оказываются меньшим злом, чем торможение развития, поскольку попытка стимулировать развитие через «свободную конкуренцию» элит неизменно заканчивается катастрофой. Но такой выбор, который позволяет России в её самодержавной сборке выживать и все-таки достаточно успешно развиваться, накладывает на самодержавие особую ответственность именно в качестве локомотива развития. Подавляя ради выживания социальную конкуренцию, оно обязано обеспечить при помощи других механизмов то развитие, которое иначе достигалось бы на пути борьбы социальных групп и элит.

Патриотизм присущ большинству развитых наций и в Европе и за её пределами. Но мало где он в такой степени лежит в самой основе цивилизации, как у русских благодаря представлению о Русской Земле – одной из ключевых категорий русской цивилизации. Именно русское патриотическое национальное сознание является старейшим национальным сознанием среди современных европейских народов.