Николай Блохин - Точки опоры - свобода в постлиберальном мире

В человеческой жизни есть место не только удовольствиям, достижениям, радости, счастью, но и боли (физической и эмоциональной), осознанию своей уязвимости и смертности. Какие аспекты жизни перевесят – радостные или болезненные? Сочтет ли человек саму жизнь как таковую страданием или благом, желательным или нежелательным явлением? Это не очевидно и не может быть очевидно априори, даже если принять во внимание, что значительную часть болезненных аспектов можно смягчить или нейтрализовать.

Конечно, большинство людей как-то смиряются с неизбежными болезненными аспектами своего существования – но есть и те, кто лишают себя жизни. А есть люди, которые живут потому, что считают самоубийство большим страданием, чем саму жизнь – но и жизнь они, тем не менее, переживают как страдание, а не как благо. Из размышлений над этими вопросами в последние десятилетия выросло целое движение «анти-наталистов», которые отрицают ценность жизни и пропагандируют отказ от рождения новых человеческих существ 34 34 Tuhus-Dubrow, Rebecca. I wish I’d never been born: the rise of the anti-natalists // The Guardian. 2019. 14 November. URL: https://www.theguardian.com/world/2019/nov/14/anti-natalists-childfree-population-climate-change (дата обращения: 24.08.2021). .

Я не призываю с ними соглашаться – но говорю о том, что ценность жизни не является какой-то изначальной и объективной данностью. Парадоксальным образом стремление к счастью, интерпретируемому как субъективно переживаемое удовлетворение, может привести и к отказу от жизни – потому что жизнь далеко не всегда приносит удовлетворение.

Современную цивилизацию, склонную представлять себя как фабрику по производству счастья, критикуют не только справа, но и слева. Бессмысленно отрицать, что в течение последнего полувека левая критика была гораздо более известной и существенно более влиятельной, чем правая критика. Хотя бы поэтому о ней тоже нужно сказать несколько слов.

В отличие от консерваторов, левые не отрицают, что стремление к счастью может и должно быть основным смыслом как индивидуального, так и коллективного человеческого существования. Однако левая критика утверждает, что в современной западной культуре человеческие стремления порождаются отнюдь не свободным самоопределением индивидов. Наши представления о счастье, об успехе, о благополучии и т. д. – это навязанные нам конструкты.

Наибольший вклад в обоснование этого постулата внёс, наверное, Мишель Фуко. Он действительно заслуживает внимания, хотя бы как проницательный исследователь и критик экспертократии – характерного для нашей цивилизации переплетения профессиональных сообществ и государственной администрации.

Фуко много писал о становлении и развитии в XVIII – XX веках различных «человековедческих» дисциплин (таких, как физиология и медицина, психиатрия и психоанализ, педагогика и демография и т.д.), которые накапливали и применяли знания о человеке как о подконтрольном и управляемом объекте.

«Стратегия» этих дисциплин, по Фуко, такова: вытащить на свет определенные аспекты человеческих аффектов, физиологии, поведения – и характеризовать людей с их помощью, на их основе. Например, говоря о стратегиях описания/представления сексуальности, Фуко пишет: «эта власть не исключает сексуальность, а включает её в [описание] тела как способ характеризовать индивидов» 35 35 Foucault, Michel. Histoire de la Sexualité. I. La Volonté de Savoir. Paris: Éditions Gallimard, 1976. P. 64. . Характеристики, данные индивидам, в свою очередь становятся тем, что идентифицирует этих индивидов – в их собственных глазах и в глазах окружающих.

Здесь уместно вспомнить хрестоматийный пример: античные и средневековые общества могли осуждать или не осуждать, преследовать или не преследовать людей за сексуальные акты определенного вида (на средневековом юридическом языке называвшиеся «содомией»). Но именно медицина и физиология последних веков интерпретировали склонность к этим актам как личностную характеристику – сначала как психическое заболевание, а потом как ориентацию/идентичность.

Всякий раз, когда мы формулируем представление о некоторой «идентичности», мы устанавливаем определенную норму, которой одни люди соответствуют, а другие от неё отклоняются. Классификация людей с помощью характеристик, относящихся к аффектам или физиологии, и контроль над людьми – так, согласно Фуко, функционирует «нормализующее общество», une société normalisatrice 36 36 Foucault, Michel. Histoire de la Sexualité. I. La Volonté de Savoir. P.190. .

Говоря о «нормализующем обществе», Фуко не имеет в виду ни «общую волю», этого фиктивного носителя суверенитета в духе Ж. Ж. Руссо, ни какую-либо единую организацию, удерживающую власть, ни даже «правящий класс» в марксистском смысле. Власть в понимании Фуко – это крайне децентрализованный феномен. Он писал, что власть «производит себя в каждый момент времени, в каждой точке или, скорее, в каждом отношении между одной точкой и другой. Власть присутствует повсюду – не потому, что она всё охватывает, но потому, что она возникает везде <���…> власть, это не институт, не структура, и не могущество, которым наделены некоторые люди: это название, которое мы используем для обозначения сложной стратегической ситуации в определенном обществе» 37 37 Ibid. P.122—123. .