Александр Севастьянов - Апология дворянства

Ложное утверждение об этнической чужести русского народа собственной элите (вариант: собственному государству, империи) – главный ключ к формуле «национально-освободительного» Октября, предлагаемой Соловьем. Не случайно именно данный тезис, предельно гипертрофированный, заостренный, лег в основу национал-анархической парадигмы, проповедуемой Хомяковым, Широпаевым, их учениками и эпигонами 36 36 О том, чем чревато для Русского движения малосмысленное следование этой разрушительной парадигме мне приходилось писать достаточно подробно в книге «Уклоны, загибы и задвиги в Русском движении» (М., 2011, глава «Что НОРНЕ норма, то норме смерть»). . Не могло быть добрых плодов от худого древа.

Дворянство под прицелом. Почему?

Чем же все это обосновано у Соловья? Действительно ли элита России была этнически чужда русскому народу до степени «конфликта идентичностей»?

Сама по себе эта логика, как уже сказано выше, не нова, ею пользовались те же большевики: чтобы обелить Октябрь – необходимо очернить российскую элиту. Нов, но зато нов принципиально, лишь биологический, этнический, аспект, акцентированный Соловьем.

Чтобы обосновать свой главный тезис, Соловей, а за ним и Сергеев, радикально ограничивают наши представления об элите как таковой. В нее не попадают ни купцы и промышленники (в т.ч. сельские – зажиточные, богатые и предприимчивые крестьяне 37 37 В отношении этого слоя крепких сельских хозяйственников, огулом зачисленных в разряд «кулаков», были осуществлены жестокие репрессии: за 1929—1933 гг. в «кулацкую ссылку» было направлено более 2,1 млн человек. Вероятно, среди них было какое-то количество настоящих кулаков-мироедов, деревенских ростовщиков, но в целом это был цвет трудового крестьянства, его элита. ), ни священоначалие, ни вообще интеллигенция (в т.ч. второго порядка, обслуживающая преимущественно интеллигенцию же, – писатели, художники, композиторы, философы, ученые-обществоведы и т.д.). Наряду с этой социальной (уточню: биосоциальной) элитой русской нации можно было бы упомянуть и чисто биологическую – казачество, поморов. Словом, все лучшее в русском народе, что выросло из его среды за тысячу лет – в точном соответствии с понятием элиты. Но авторы этого не делают принципиально.

Для Соловья «элита», столь, якобы, радикально и даже этнически чуждая русскому народу, – это, по сути, лишь административный и офицерский корпус, непосредственно правящий класс, не без умысла отождествляемый со всем российским дворянством 38 38 В действительности к началу ХХ века, как будет показано далее, уже произошла широчайшая диффузия русского дворянского сословия во все сферы деятельности, требующие образованности. .

Надо признать, что большевики были в этом плане гораздо последовательнее Соловья, морально клеймя и физически уничтожая, целенаправленно и планомерно, все вышеназванные категории русского народа, записывая их всех в единую категорию «бывших людей». И упирали они при этом, конечно же, на чуждость вовсе не этническую (понимая, во-первых, что не им бы о ней вещать, а во-вторых, что это неправда), а исключительно социальную, классовую. Руководствуясь той самой диалектикой национального и социального, которую мне уже приходилось подробно разъяснять читателям 39 39 Александр Севастьянов. Диалектика социального и национального. К постановке вопроса. – Вопросы национализма, №1, 2010. .

Почему Соловей так избирателен в ограничении своего и нашего поля зрения? Это вполне понятно. Он вообразил, что тезис о чуждости русскому народу его элиты удастся доказать именно на материале российского дворянства. Обвинив его, во-первых, для начала, в нерусскости, а во-вторых – в антирусскости. На этом главном направлении он и сосредоточил свою оптику, чтобы нанести сокрушающий удар.

В этом ему полностью следует и посильно помогает фактурой младший идейный партнер – Сергей Сергеев. Впадая при этом в противоречие с собственным исследованием, неопровержимо доказывающим, что первым защитником народных прав в России и первым хозяином дискурса русского национализма выступило именно дворянство. Из этого противоречия он выходит, поименовав дворянство «идеологом и могильщиком русского нациестроительства». Некоторые уязвимые места этого парадокса я надеюсь показать ниже.

Сказанное выше отчасти объясняет зависимость Соловья (а за ним в какой-то мере и Сергеева) от западной традиции русоведения и советологии, о чем уже упоминалось ранее. Ибо, как легко понять, на ниве отечественной традиции собрать урожай, способствующий решению главной задачи, было бы проблематично. Но такой выбор авторитетов и источников априори ставит под сомнение ценность доводов и адекватность выводов.