Евгений Веденеев - Суть времени Сергея Кургиняна

– А вы сколько можете собрать?

– Если говорить правду о численности, то реально мы собираем четыре-пять тысяч, и ни одна политическая организация, включая «Единую Россию», больше сама не соберет.

А если они камлают, сотрясают воздух, то это значит, что ничего они не хотят. Так за власть не борются, это стало ясно. Как только Собчак сказала, что эта революция «норковая», стало ясно, что никакой революции не будет. Как только они сказали про креативный класс, стало ясно, что ничего не будет. Они же не анализируют эти ошибки! Ленин мучился над этими ошибками. Потому что человек власти хотел! А они не хотят.

Второе – они ненавидят народ. Как они оскорбляли это большинство? Латынина написала: «Это анчоусы, а мы дельфины». Я избалованный единственный сын в профессорской московской семье. Когда в интеллигентном обществе про себя говорили: «Я – хороший, а другие плохие»? Вообще в порядочном обществе так говорят? Минкин сказал: «Мы пчелы, нас мало, а это все мухи». Значит, они уже оформили народофобийную идеологию.

– Да кто они? Зачем вы выискиваете какие-то отдельные фразы у неоднозначных авторов?

– А кого я должен читать? Вопрос не в том, что я выдергиваю какие-то элементы, вопрос в том, что прекрасно понятно, что именно это и оформляется. Убивать надо не ментов, орут экстремисты, а теток с фиолетовым хайром, которые проголосовали за Путина. Народофобия.

– Выборы-то честные или нечестные были?

– Выборы признаются честными или нечестными в одном простом случае. Берется 95 тысяч оппозиционных протоколов. Их просчитывают, говорят цифру снизу, а потом смотрят: эта цифра снизу и цифра Чурова – совпадают или нет? Если они не совпадают, имеет место подлог, тогда Чурова сажают в тюрьму. Если она совпадает, Чурову приносят извинения. Но никакого другого документа, кроме протокола участковой избирательной комиссии с подписями из него «оппозиционных» членов избирательной комиссии, нет. Мир его не изобрел.

– А «карусели», вбросы и разнообразные нарушения до протоколов?

– А при чем тут Чуров, если «карусель» была? Он же стал главной фигурой митинга или я галлюцинирую?

– Вполне логично. Он главный в этой системе, значит, он отвечает за нее.

– Их что, Чуров устраивает? На месте братки устраивают, местные руководители устраивают, кто угодно устраивает! Чуров может осуществить одно: посмотреть на протокол, который ему из субъекта федерации приносят с цифрами…

– Вы хотите сказать, что все протоколы сошлись?

– Нет, не все протоколы сошлись. Но были ли 95 тысяч оппозиционных протоколов? Было ли 95 тысяч оппозиционных членов участковых избирательных комиссий?

– Не думаю.

– А если их не было, это значит, что просто оппозиция – дерьмо, и все. А тогда ни о какой политической борьбе разговаривать нельзя. Либо 95 тысяч людей на участке, либо проигрыш.

– Так у вас тоже нет никаких людей на участках. Ваша странная инициатива с наблюдателями собрала 2 тысячи протоколов

– У меня нет, я не являюсь парламентской фракцией. За эти 50 дней нужно было набрать 95 тысяч железных бойцов, а не таскаться по площадям неизвестно с чем. (Берет чистый лист бумаги и начинает черкать. На протяжении всей беседы он рисует графики и записывает ключевые фразы на бумагу.) Это первое. Второе: нужно было выдвинуть повестку дня, за которую можно было бы бороться с Путиным. А они выдвинули повестку дня так, как будто ее писали провокаторы для того, чтобы они проиграли, они лишились всего, это же понятно теперь. Они поступили, как больные дети, которые теперь еще на всех плюются. Это не политики, это барахло.

– А чем вам их повестка не подходит-то?

– Тем, что в любом случае нельзя было говорить о том, что «наша революция – норковая». А «креативный класс» – это можно говорить? Это называется язык социального высокомерия. А надо было говорить на языке глубочайшего уважения к народным массам и к их социальным проблемам.

– В вашем языке тоже нет уважения к людям, которые выходят на Болотную и Сахарова.

– В моем языке нет уважения к людям, которые назвали себя меньшинством. Если где-нибудь я простого человека из народа назвал негодяем, быдлом, анчоусом, мухой – возьмите пистолет и застрелите меня. Я скажу, что вы это сделали по моей просьбе.

– Вы этого не успеете сказать уже.

– Ну почему, я напишу. Но я так и не говорю. Язык был меньшинства, которое диктует большинству.

– Это на сцене говорили, а люди-то там были другие, стояли в толпе.