Алексей Цветков - Марксизм как стиль

Конечно, искушенный постмодернизмом человек делает очень многие, в том числе и радикальные, жесты отнюдь не потому, что верит в их результативность, но потому что желает иметь потом определенные воспоминания, не хочет стыдиться в более зрелом возрасте, что у него не было своей «бунтарской молодости» с громкой музыкой, воздухом протестного братства и маршами неповиновения. Начиная с середины 1960-ых в западном обществе это правило массовой психологии для очень многих людей. Да и за пределами западных обществ необходимость таких воспоминаний усваивается теми, кому близок гражданский стандарт западного поведения. Но это совсем не значит, что множество людей, вытряхнутых из обыденности на протестный бульвар пусть даже и с таким мотивом, ничего не добьются и получат в результате политический ноль. Мотив и результат это совершенно разные члены исторического уравнения.

За что я люблю ситуации, которые можно назвать «революционными», как бы локальны они ни были? За то, что в них схематично проступают отношения, более скрытые в обыденной жизни. Например, офисный начальник, узнав, что его работник проводит свободное время у Абая, всерьез говорит ему, что за это могут и уволить. Случается и обратное – наниматель поручает работнику распечатывать оккупайские листовки, а когда работник отказывается, сославшись на свои имперские и пропутинские убеждения, то получает отеческое внушение. В обоих случаях экономические отношения найма переходят в политику прямо, а не через ряд промежуточных шагов, как это обычно принято.

Или вот книги и журналы, которые я сюда ежедневно подвозил для бесплатного бук-кроссинга. Меня интересовала их дальнейшая судьба. Всякий раз, заметив меня издали, за ними приходил хитрый бородач, складывал их в свою бездонную сумку и куда-то её относил, чтобы через полчаса вернуться вновь и ждать новой порции. Он делал какой-то свой маленький бизнес, пользуясь неожиданной «бесплатностью». Всё это лишний раз доказывает, что в чужеродном окружении невозможен автономный оазис, где прежние отношения власти и капитала были бы совсем преодолены. Это преодоление всегда лишь «отчасти», это всегда наполовину декларация о намерениях и эта частичность – удобный повод для стёба тех, кто заранее знает цену любым «утопическим попыткам». В конце концов, я шуганул стрёмного бородача и литературу раздавал сам понравившимся людям.

Собравшийся у Абая самоорганизованный через твиттер «малтитюд», как называет это Негри, быстро распределил внутренние роли. Либералы, демократы и все, кто за то, чтобы «было как в Европе» задавали общее настроение и атмосферу. Анархисты, антифа, марксисты всех оттенков и «вообще левые» взяли на себя бумажную агитацию, работу инфо-центра (никаких пресс-секретарей!) и половину всех дискуссий. Правые, которых тут оказалось удивительно мало, идеально справлялись с охраной и выдворением нетрезвых провокаторов.

Первый микроконфликт произошел, когда анархисты потребовали раздавать активистам только веганскую еду, большинство «ассамблеи» их не поддержало и протестная кухня разделилась на две половины.

Оставить лагерь в покое, разрешить его и проявить готовность к диалогу было бы для власти тактически полезно. Но стратегически в стране с таким уровнем экономического неравенства, с таким уровнем политической «недопущенности» и «непредставленности» самых разных групп, Гайд-парк превратился бы в «Смольный», в реальную опасность для власти, не способной к обратной связи, в скользкое место для последовательных реформ в пользу меньшинства, стремящегося стать ещё меньше и ещё богаче. Неизбежны были бы и конфликты внутри Гайд-парка. Соседство скинов и антифа, либералов и сталинистов, скоро потребовало бы вмешательства полиции. Замкнутая в размерах парка или бульвара «реальная политика», обращенная вовнутрь, немедленно взорвалась бы, как граната Ф-1. Потому-то и нет никакого Гайд-парка ни в Турции, ни в Мексике.

Народу прибавилось. Или это просто встали (в связи с переменой погоды) все, кто раньше сидел и лежал на земле? Но прибавилось и порядка: места для сна обнесли периметрами из скотча. Расписание событий стало длиннее и интереснее. Многие ходят в белых футболках с Абаем, которые продаются здесь же. Все экспериментируют с ленточками, они стали разнообразнее. «Чистые анархисты» носят черные, анархо-коммунисты делают бант из черной и красной, у марксистов – красная, социалисты – бант из белой и красной. Несколько молодых людей, знающих меня по публикациям, подошли с просьбой расписаться на их белых лентах – новый способ давать автографы. Кроме бульварно-радикальной газеты «Оккупай Абай» появилась и вторая – «Чистые пруды» и её тоже, как ни удивительно, делают троцкисты, но из другой, конкурирующей тенденции. Дискуссия на тему «Кто такие левые?» длилась более трех часов и много раз ходила по одному и тому же кругу, потому что состав дискутирующих почти полностью менялся: