Владислав Гончаров - Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства

Для того чтобы в дальнейшем избежать неприятных вопросов, Берхтольд прекратил свои обычные еженедельные приемы и перестал обсуждать сараевское убийство с представителями иностранных держав. Если же все-таки в Министерстве иностранных дел возникали какие-нибудь разговоры, то они велись в таком тоне, что должны были устранить всякие опасения и подозрения о приготовлениях Австрии к серьезным действиям против Сербии. Чиновники Министерства иностранных дел признавали, что в Белграде будут предприняты какие-нибудь шаги, как только расследование в Боснии установит наличие связи между Белградом и сараевским убийством. Но в то же время они говорили, что шаги эти не вызовут никаких осложнений. Французский посол в Вене Дюмен писал, что

«требования австро-венгерского правительства относительно наказаний за преступление и относительно гарантии контроля и полицейского надзора, по-видимому, будут совместимы с достоинством сербов; Йованович полагает, что они будут приняты. Пашич желает мирного решения конфликта, но говорит, что он готов и к активному сопротивлению».

Русский посол в Вене Шебеко несколько раз беседовал о положении с Форгачем, заменявшим отсутствовавшего Берхтольда, но не мог выяснить действительные намерения Австрии. Австро-венгерский посол в Петербурге Сапари, случайно по семейным делам находившийся в это время в Вене, сказал ему, что шаги, которые предполагают предпринять в Белграде, будут носить примирительный характер и не вызовут недовольства у России. Ввиду таких успокоительных разъяснений Шебеко отправился в Россию и не находился в Вене в первые дни развернувшегося вскоре кризиса.

В Белграде барон Гизль уверял 11 июля одного венгерского журналиста, что по окончании сараевского следствия «мы предпримем какие-нибудь шаги в самой примирительной форме и в пределах, допустимых в международной дипломатии». Неделю спустя он сказал своему английскому коллеге, что лично он не сочувствует слишком большому нажиму на Сербию, так как убежден, что сербское правительство готово принять всякие меры, которые можно от него требовать в пределах разумного, что и он не смотрит на положение пессимистически. А между тем генерал Гизль был известен как враг сербов, и назначение его в Белград, состоявшееся за несколько месяцев до этого, было равносильно тому, чтобы бросить зажженную спичку в пороховой погреб [80].

Сам Гизль в заключение обширной секретной иеремиады, направленной против Сербии, писал Берхтольду 26 июля, что, по его убеждению, самым лучшим было бы

«сокрушить врага, который угрожает нам, и, таким образом, обеспечить Австрии спокойствие после нескольких лет кризиса. Полумеры, предъявление требований, длительные переговоры и завершение их гнилым компромиссом было бы самым тяжелым ударом, какой можно нанести престижу Австро-Венгрии в Сербии и ее положению в Европе».

Такова была хитрая, макиавеллистская политика, при помощи которой Берхтольд и его подчиненные пытались убаюкать Европу перед тем, как должна была взорваться их дипломатическая бомба.

Окончательный текст ультиматума, или «ноты с ограниченным сроком для ответа» (befristete Demarche), как ее эвфемистически называли, был представлен на втором секретном заседании Совета министров, состоявшемся в воскресенье 19 июля. Для того чтобы лучше оберечь тайну совещания, его устроили в 10 часов утра на частной квартире Берхтольда, а не в Министерстве иностранных дел, и участники совещания прибыли на обыкновенных автомобилях, а не на казенных машинах без номера. Новый приезд Тиссы в Вену был «объяснен» тем, что ему необходимо получить дальнейшую информацию. Объяснение это могло показаться достаточно убедительным, так как венгерский парламент продолжал еще заседать и жаждал новостей, Конрад на короткое время вернулся в столицу якобы вследствие болезни своего сына.

Прежде чем председательствующий (Бертхтольд) открыл объединенное заседание Совета министров, состоялся неофициальный обмен мнениями относительно ультиматума Сербии и его окончательного текста. После этого председательствующий открыл заседание совета и предложил одобрить вручение ноты сербскому правительству в четверг 23 июля в 5 часов дня, с тем чтобы по истечении 48-часового срока – в субботу 25 июля в 5 часов дня – можно было в ночь с субботы на воскресенье разослать приказы о мобилизации.