Борис Капустин - Рассуждения о «конце революции»

Это было бы глупо понимать в качестве лишь лицемерия и идеологического камуфляжа их реального господства (как подчас трактуют известную формулировку из «Манифеста Коммунистической партии» о государственной власти как «комитете, управляющем общими делами всего класса буржуазии»), поскольку тут речь идет не о ментальном явлении, а о важном моменте функционирования «объективных» структур.

Социологическое отсутствие народа при его постоянной функциональной «интерпелляции» и создает эффект присутствия «призрака», или «присутствующего отсутствия» народа [153]. «Присутствующее отсутствие» есть, несомненно, форма отрицания. Но это – не то отрицание, которое создает, как говорил Гегель, «голое ничто», которое имеет лишь «пустое значение небытия» [154]. Это – такое отрицание, которое есть специфический способ отсутствия народа, каким он «интерпеллируется» так, что сохраняется возможность сопротивления превращению демократии (как режима контроля и управления) сугубо в машину по «фабрикации воли» электората, в чем Шумпетер вообще-то видел необходимый момент работы демократии как метода и в то же время ключевое условие сохранения ее стабильности [155]. Все зависит от того, удастся ли или в какой мере удастся воспользоваться этой возможностью. Воспользоваться ею означает восстановить трение, или напряжение, между демократией как режимом контроля и управления и демократией как формой политического действия неких общественных групп, способных при определенных («революционных») обстоятельствах даже выступить в качестве народа [156]. Это – возможность не допустить окончательное превращение демократии в шумпетеровский метод, предотвратить ее полную «консолидацию». В конечном итоге опровержение «допущения разряженного напряжения» может быть только практическим – теории для этого явно не хватит.

В порядке заключения повторю сказанное ранее: моей целью было не опровержение «тезиса о конце революции», а указание на то, что мне видится его болевыми точками, требующими дальнейшей рефлексии над ними для того, чтобы либо укрепить, либо отвергнуть этот «тезис». Но в самом начале такой рефлексии мы обнаруживаем развилку, на которую редко обращают внимание, и это при том, что выбор пути, по которому мы двинемся от этой развилки, во многом предопределит окончательные выводы исследования. Кратко описывая ее, я хочу вернуться к некоторым сюжетам введения к данной книге и представить их в том виде, какой им надлежит принять после проведенного нами исследования.

Занимаясь темой революции, мы можем начать с наблюдений над миром, в котором революции не происходят (во всяком случае, в его центре), а затем поискать в нем причины, по которым революции в нем не происходят. При такой стратегии поиска мы будем постоянно оставаться в мире наличного бытия, реальных фактов, и единственное отрицание, с которым мы столкнемся, будет иметь как раз, по Гегелю, «пустое значение небытия», т. е. значение небытия революций в этом мире. Объясняемым, explanandum, у нас будет именно это небытие, а объясняющим, explanans, – весь наш мир в его незамутненной позитивности и фактичности.

Противоположная стратегия поиска предполагает то, что мы начнем с небытия, но уже с «конкретного», а не «голого ничто»: мы начнем с самого «исчезновения» революций, понимаемого как их (во фрейдистском смысле) вытеснение из нашего наблюдаемого мира. Затем мы займемся анализом обстоятельств, условий, форм и методов, при каких и с помощью каких было произведено это вытеснение/«исчезновение». После этого мы посмотрим на то, как все эти условия, формы и методы – вместе с их итоговым (в данный период истории) результатом в виде «конца революции» – сказались на нашем мире, каков он есть сейчас, с его выхолощенной демократией, деполитизацией, бессилием общества перед торжествующим капиталом, воспаряющем в эмпиреи финансовых спекуляций, и т. д. При выборе данного пути исследования в качестве explanans выступит уже «конец революции», а в качестве explanandum – сам наш мир. Его позитивность и фактичность ни в коем случае не будут проигнорированы – напротив, их-то мы и постараемся объяснить. Но именно объяснить, а не просто констатировать, как позитивность и фактичность мира констатируются при выборе первого пути. А объяснить факты – это и значит представить их в качестве процессов или моментов неких процессов, т. е. это означает перевод дискурса о мире из модальности «то, что есть» в модальность «то, что становится». Наверное, о революциях как революциях вообще нельзя рассуждать иначе, как в модальности становления. Не исключено, что способность так рассуждать поможет восстановлению ныне во многом стертой границы между левой и правой теоретической мыслью о революции.