Борис Капустин - Рассуждения о «конце революции»

В самом деле, какую специфику настоящего момента отражает их редакция аргумента о дисбалансе сил? Ту, что сейчас он вырос еще больше? Но в принципиальном плане в этом нет абсолютно ничего нового. Новым – по сравнению с логикой Энгельса – может быть только утверждение о том, что сейчас появление «народа» невозможно ни при каких обстоятельствах, что «народ» окончательно и бесповоротно растворен в «электорате», в агрегате «групп интересов» и т. п., о том, что общественность стала совершенно бессильна и неспособна оказать какое-либо «моральное воздействие» на военную корпорацию. Оборотной стороной этого утверждения является представление о том, что военные в своей массе стали похожи на Адольфа Эйхмана, каким его изображает Арендт, именно своей «неспособностью мыслить» и иметь какие-либо иные лояльности (на них-то и могла бы «сыграть» общественность) помимо лояльности вышестоящему начальству [71] См.: Арендт, Ханна. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме . Москва: Европа, 2008, с. 82 и далее. . Конечно, нельзя априори исключать того, что дело обстоит именно так, но никаких теоретических или эмпирических доказательств этого наши авторы не предлагают. Пока же таких доказательств нет, аргумент о том, что дисбаланс сил между правительственными войсками и потенциальными революционерами сам по себе делает революцию невозможной, остается неубедительным.

Этот аргумент сразу поднимает два вопроса, без ответов на которые едва ли можно оценить его солидность в качестве опоры «тезиса о конце революции». Первый: чье разочарование в революции имеет в виду этот аргумент? Второй: является ли очарованность революцией непременным условием ее возможности?

Революционная пропаганда по понятной необходимости изображает революцию как предмет стремлений неких «всех» (угнетенных, добродетельных, «рожденных свободными», благочестивых и т. д. – в зависимости от идеологического окраса данного типа пропаганды). Теоретическому мышлению было бы лучше с бóльшим скепсисом относиться к таким пропагандистским клише. Едва ли стоит подтверждать их заявлениями о том, будто уникальной чертой нашего времени является убыль массового энтузиазма в отношении революции.

Обильные исторические свидетельства показывают то, что массы, собственно говоря, никогда не были охвачены стремлением к революции до того, как она уже свершилась. И это относится, в том числе, к самым «образцовым» из «великих революций». Наказы (так называемые cahiers de doléances) трех сословий, которые собирались по всей Франции по приказу короля накануне созыва Генеральных Штатов, обернувшегося началом Великой Революции, показывают, что о революции не думал практически никто (равно как и о создании Республики, отмене «феодальных привилегий» и т. д.). Высказанные предложения, в том числе третьего сословия, были в подавляющем своем большинстве весьма умеренными и вполне осуществимыми самим «старым режимом» при незначительной его модификации. Историк, специально исследовавший эти наказы, заключает: революция попросту «не может быть предсказана на основе массы этих cahiers» [72] См.: Taylor, George V. «Revolutionary and Nonrevolutionary Content in the Cahiers of 1789: An Interim Report», French Historical Studies , 1972, Vol. 7, No. 4, р. 489. .

То же самое можно сказать в отношении тысяч и тысяч писем, телеграмм и петиций, которые со всей России направлялись Временному правительству весной 1917 года, но с одной существенной поправкой: излагаемые в них требования оставались в своей массе не революционными уже после свершения Февральской революции [73] См.: Ferro, Marc. «The Aspirations of Russian Society», in Richard Pipes (ed.). Revolutionary Russia . Cambridge, MA: Harvard University Press, 1968. . Или еще одно свидетельство, относящееся на сей раз к Американской революции. Джон Джей, один из отцов-основателей, в письме другому отцу-основателю и второму президенту США Джону Адамсу пишет: «В течение всей моей жизни – вплоть до Второй петиции Конгресса [1775 г.] – я никогда не слышал ни от одного американца, какого бы он ни был класса и типа, о желании независимости для [наших] колоний». Джей тут же ссылается на авторитет Бена Франклина, придерживавшегося того же мнения о настроениях американцев [74] См.: Jay, John. «Letetr to Adams, January 13, 1821», in American Independence. Did the Colonists Desire It? Lete t rs of John Jay and John Adams. Lete t rs and Documents of Other Actors in the American Revolution . Boston: David Clapp & Son, 1876, р. 4. . Как видим, у самих революционеров не было иллюзий в отношении (якобы наличного) стремления масс к революции. И Ленин выразил это отсутствие иллюзий ярче всех своим грубоватым риторическим вопросом, адресованным его оппонентам – меньшевикам и эсерам: «Нашелся ли бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу?» [75] Ленин, Владимир. «Доклад на I Всероссийском съезде трудового казачества 1 марта 1920 г.», в: Владимир Ленин. Полное собрание сочинений . Т. 40. Москва: Политиздат, 1974, с. 179. . Ленин ясно понимает то, что массы стремятся не «в революцию», а к тому, чтобы найти «выход полегче», в обход революции – даже тогда, когда «вопросы необычайной трудности» и «мирового размаха» вроде бы ставят революцию на повестку дня. Он напряженно размышляет об этом летом 1917 года, в период между Февралем и Октябрем, поскольку сама перспектива революции зависит от того, что массам не удастся найти «выход полегче» [76] См.: Ленин, Владимир. «Расхлябанная революция», в: Владимир Ленин. Полное собрание сочинений . Т. 32. Москва: Политиздат, 1969, с. 383. .