Мартин Ли - Фашизм - реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

В годы правления администрации Клинтона Служба иммиграции и натурализации США начала масштабное техническое перевооружение, которое обошлось казне в 300 миллионов долларов. Его целью стала попытка создать вдоль всей границы с Мексикой «электронную стену», которая должна была предотвратить недокументированное проникновение иностранцев на территорию США. Операция «Gatekeeper» («Привратник»), проводившаяся Пограничной службой США с целью сократить количество нелегалов, проникающих в Калифорнию, вынудила многих будущих иммигрантов пересекать границу с риском для жизни, что за четыре года, прошедших с 1994‑го, привело к гибели более чем 300 человек. Правозащитная организация «Международная амнистия» осудила злоупотребления со стороны Пограничной службы, утверждая, что задержанные подвергались избиениям и изнасилованиям. Они не получали пищи и воды, содержались в холоде, а также в течение длительного времени им не оказывали медицинскую помощь.

Иммигранты стали целью для политиков не только в США и Германии, но и в других странах Западной Европы, где, по данным Европарламента, в середине 1990‑х годов каждые три минуты совершалось преступление с расистскими мотивами. Настораживающая частота связанного с ксенофобией насилия на Европейском континенте совпала с ростом популярности нескольких радикальных правых популистских партий, наслаждавшихся широко распространившейся к моменту окончания «холодной войны» атмосферой неуверенности [820]. Крах коммунизма вызвал массовую миграцию из стран Восточной Европы на более преуспевающий Запад. Туда же устремились и беженцы из стран третьего мира. Хотя западные правительства ранее осуждали «фараонов» восточного блока за нежелание отпустить свои народы, теперь, когда люди могли свободно путешествовать, «добро пожаловать» было убрано. Призыв «Auslander raus!» («Иностранцев — вон!») стал не только лозунгом бешеных немецких неонацистов где–то на периферии общественной жизни. Отныне он отражал мнение значительной части западноевропейской публики.

Присутствие в Западной Европе 20-ти миллионов иммигрантов было, возможно, самым очевидным знаком тех хаотичных структурных изменений, которые сопутствовали появлению глобальной экономики с её взаимозависимыми рынками, неограниченными возможностями по движению капитала и новыми информационными технологиями. Все эти факторы оказали огромное влияние на рабочую силу Западной Европы, пытавшуюся бороться с высокой безработицей и стагнирующими зарплатами. Как и в Соединённых Штатах, многим людям приходилось напрягаться гораздо сильнее, а получать меньше, чем раньше. Те, кто не смог приспособиться к быстрым переменам, попадали в сложные обстоятельства. Именно эту ситуацию зачастую отказывались признать популярные политики. Вслед за разжиганием антииммигрантских настроений ультраправые популисты набрали дополнительные очки, примерив на себя образ оппозиционеров и обрушившись на коррумпированное двухпартийное «статус–кво». По крайней мере, они утверждали, что отличаются от других, — именно этого и ждали разочарованные в политиках избиратели. Число тех, кто при возможности выступил бы против «тех, наверху», постоянно росло.

Ультраправые демагоги затронули очень болезненный вопрос, увязав показатели безработицы с числом гастарбайтеров или иммигрантов, прибывших в страну. К этой уловке обманным и разрушительным путём прибегло руководство «Фламандского блока» («Vlaams Blok»), наиболее откровенно ксенофобской, если не сказать расистской, из крупных популистских партий Западной Европы. Призывая к созданию свободного от иностранцев фламандского государства, «Фламандский блок» получил свыше 25% голосов избирателей Антверпена на выборах 1991 года. В результате блок стал крупнейшей политической партией города. Четыре года спустя партия получила 13% голосов всех избирателей Фламандии. Среди её ведущих стратегов был ряд бывших членов неонацистской организации «Фламандский военный орден» («Vlaamse Militanten Orde», VMO), запрещённой бельгийским правительством как террористическая [821].

«Фламандский блок», возглавляемый недавними обитателями политической периферии, оказал большое влияние на всю Бельгию. Под давлением ультраправых бельгийское правительство ограничило иммиграцию, а генеральный комиссар по вопросам беженцев поощрял своих юристов за каждое отвергнутое прошение об убежище [822].

Аналогичные процессы происходили и во Франции, где признанные политические лидеры пресмыкались перед бунтарями из «Национального фронта» Жан–Мари Ле Пена. Именно благодаря Ле Пену для французских официальных лиц стало политкорректным уничижительно высказываться о дурно пахнущих чужаках, вторгающихся в их страну. В 1994 году Национальное собрание Франции, надеясь лишить ветра паруса Ле Пена, внесла изменения в закон, предоставлявший гражданство страны всем рождённым на земле Франции. Отныне определять французское гражданство следовало в первую очередь по принципу крови. На состоявшихся в следующем году президентских выборах «Национальный фронт» завоевал 15% голосов избирателей. Это привело к приходу к власти консервативного правительства, воплотившего в жизнь многое из предложенной Ле Пеном политики. Иммигранты по всей стране подвергались внезапным и достаточно жёстким проверкам со стороны полиции, что заставило организацию «Международная амнистия» провести своё расследование. В результате она осудила французские правоохранительные органы за злоупотребления, в частности за неспровоцированную стрельбу и убийство нескольких молодых мусульман. По примеру своих германских коллег французские официальные лица депортировали десятки тысяч иностранцев. То, что эти меры стали прямым ответом на высказывания Ле Пена, ни для кого секретом не являлось [823].