Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

В римском ритуале самопрославления, когда военно-политический триумф расценивался как победа цивилизации, отражалось и имперское самосознание, которое не могло вырасти из столкновения с эллинистическим Востоком — здесь была обнаружена цивилизация, которую римляне превосходили в военном отношении, но отнюдь не в культурном. Иначе было на Западе: уже в Испании, затем прежде всего в Галлии, Германии и Британии римляне были убеждены, что стоят на более высокой ступени развития цивилизации, нежели обитавшие там «варварские» племена, у которых не было крупных городов, а ремесло и торговля были едва развиты34. Поэтому военное умиротворение этих пространств было почти вынужденным и было связано с интеграцией в единую цивилизацию. На Западе Рим, таким образом, должен был с самого начала инвестировать в периферию, на Востоке же он выступал скорее пользователем его богатств [60] Автор вновь неточен, так как можно перечислить ряд областей не на Западе, а на Востоке, как в Европе, так и в Азии, в которые римлянам также приходилось инвестировать с самого начала. Например , Фракия, Мёзия, Дакия, Иудея, Каппа докия и др. . Ресурсы для своего экспансионистского расширения Рим получал главным образом с Востока, однако цивилизаторское самосознание было воспитано в нем в первую очередь в столкновении с Западом. Опыт господства над этими двумя перифериями, которые вряд ли могли быть еще более различными, в политическом отношении также имел значительные последствия: на Востоке Рим выступал в качестве гегемона, в то время как на Западе и на Севере он осуществлял прямое имперское владычество35. Вопрос о том, следовало ли действовать имперским образом или гегемонистским, решался не в центре, а на периферии.

Разница между Востоком и Западом долгое время определяла римскую политику и раз за разом приводила к соперничеству и недопониманию между обеими частями империи — прежде всего, если речь шла о вопросе, имеют ли право легионы Запада или же Востока провозгласить императором своего командующего. Реформа империи при Диоклетиане и, наконец, разделение ее при Константине пытались учесть эти различия, однако тем самым они смирялись с той разницей, из преодоления которой Римская империя как раз и черпала свою силу и легитимность. Когда в течение V в. Запад был потерян, Восток, не считая временных усилий при императоре Юстиниане, не предпринимал никаких серьезных действий, чтобы восстановить господство над западной половиной империи. Казалось, что недовольства расставанием с Западом нет, ведь его военная поддержка превратилась в бездонную бочку: Восток платил Римской империи около 65 % всех податей, в основном уходивших на армию, из которой две трети размещалось на Западе36.

В известном отношении ситуация в царской России была схожа с положением в Римской империи, только здесь областью, которую цивилизовали, выступал Восток, в то время как по отношению к Западу русские ощущали некоторую неполноценность и пытались выйти на достигнутый там уровень развития. Соответственно на Западе русских воспринимали как полуварварских завоевателей, а на Востоке, напротив, как цивилизаторскую власть. В 1864 г. министр иностранных дел князь Горчаков в циркулярной депеше о вступлении русских в Ташкент обосновал, что положение России сравнимо с ситуацией во всех цивилизованных государствах, конфрон- тирующих на своих окраинах с грубыми кочевыми народами и потому против своей воли вынужденных к экспансии37. Это использовалось в качестве оправдания перед европейскими державами, которые должны были избавиться от подозрения, что Россия вступила на путь империалистической конфронтации с Великобританией, а также как призыв к собственной аристократии поддержать экспансионистский курс в Азии. Однако у населения России завоевания в Азии вызывали лишь ограниченный резонанс, поскольку повсеместно господствовало представление, что русская история протекает и решается в Европе, а не в Азии. Россия — в отличие от Рима — едва ли могла бы составить политический капитал из своих претензий на цивилизованность.

Две стороны русской империи в течение XIX столетия привели к проблеме русского дворянства и интеллигенции [61] Хар актерно, что автор употребляет слово «интеллигенция» буквально ітеї^епгца, явно подразумевая специфический российский феномен. , которые колебались между ориентацией на Запад и раз за разом прорывающейся тоской по Востоку. Известные и многократно описанные противоречия между западниками и славянофилами38 стали выражением этого конфликта, в котором речь шла в принципе о выборе политических образцов и культурной перспективы на будущее. Другие государства и нации тоже сталкивались с такими дебатами, однако в той антагонистической форме, которую приняли они в России, следует видеть типичную внутриимперскую контроверсию, в которой (по меньшей мере) две стороны великой державы ведут борьбу за власть в определении ее будущего.