Тувиа Тененбом - Поймать Еврея

Через несколько минут мы останавливаемся на какой-то дороге в Восточном Иерусалиме, и он говорит, что мы приехали. Где ворота? Аллах, безусловно, знает, но не я. Я перехожу дорогу и каким-то образом нахожу ворота или что-то вроде этого.

Почему таксист высадил меня перед этими воротами? Не знаю. Что я, да, знаю — это то, что у ворот стоят полицейские, израильские полицейские.

— Вы мусульманин? — спрашивает один из них.

— Да, — отвечаю я без колебаний.

— Знаешь Коран?

— Конечно!

— Продемонстрируй.

Каким образом, чёрт возьми, я должен ему это демонстрировать? И почему я должен? Но у него есть пистолет, a у меня нет. Поэтому я говорю: Ашахду аль-ла-Аллах иллала уАшахду Мухаммед-ар расуллала (Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед Его пророк). Это декларация веры и по закону ислама, человек произносящий это, становится мусульманином, если еще не был им к этому моменту.

Это должно удовлетворить владельца пистолета, но беда в том, что полицейские — не имамы и религиозный закон не их епархия.

— Процитируй Фатиху, — гавкает он мне, как будто я еврейская собака. Прошло много времени с тех пор, как я изучал ислам, и я не помню её точно, за исключением самого начала.

Все-таки я пытаюсь. Я говорю: Бисмилла ар-Рахман ар-Рахим аль-хамду лиллахи Рабил аламиин (во имя Аллаха, сострадательного и милосердного, хвала Аллаху Господу миров).

Должно быть достаточно хорошо, думаю я. Но полицейский говорит: "Дальше!" Кем он себя полагает? Аллахом? Почему я должен ему молиться?

Я останавливаюсь, а он переговаривается с коллегой, обсуждая, почему я себя так странно веду. Они обсуждают, обсуждают и, наконец, решают: "Ты христианин. Нет входа."

— Но я хочу помолиться Аллаху!

— Ну, если ты так сильно хочешь молиться, ты должен войти в мечеть через вход для евреев и христиан. Но вход для неверных, протестую я, закрывается в 11:00 утра, через пятьдесят пять минут.

Полицейские не впечатлены. Отсюда ходьбы всего двадцать девять минут, говорит один из них и указывает мне дорогу. Я смотрю на название улицы. Via Dolorosa. Я должен идти путем этого древнего еврея, Христа. Я иду, иду, иду и иду. Двадцать девять минут вскоре проходят, а входа для неверных всё нет в поле зрения.

Я обнаруживаю еще один вход для мусульман всего в нескольких метрах отсюда. На этот раз я клянусь в моей верности Пророку так громко, что даже премьер-министр Израиля, сидящий в Западном Иерусалиме, должен меня услышать, но полицейский на входе, очевидно, глух, потому что рявкает: "Фатиха".

Опять! Я пытаюсь еще раз, цитируя начало Фатихи так быстро, как делают хасидские евреи в синагогах, когда они распевают молитвы, громко декламируя лишь начало. Но этот очередной полицейский не знаком с хасидскими евреями. Он говорит: "Не останавливайся, продолжай!" Я смотрю на него, как будто он только что оскорбил во мне драгоценнейшие религиозные чувства. Он глядит на меня, не зная, что я за существо, и идет обсуждать этот вопрос со своим коллегой на иврите. Они обсуждают, кем бы я мог быть, и решают: наполовину мусульманин, наполовину христианин. И указывают мне путь. Via Dolorosa.

Но я мусульманин с обеих сторон! Я протестую, умоляя ради своей жизни, как должно быть Иисус умолял о своей жизни римских правителей.

— Покажи свой паспорт, — смягчается полицейский.

— У меня нет паспорта.

— "Via Dolorosa!"

За неимением выбора я продолжаю движение по стопам древнего еврея, пока не достигаю ворот для неверных, и, наконец, вхожу.

Я чуть передыхаю, чтобы немного подумать.

Да, это не Южный Тироль, — говорю я себе. И израильтяне — не итальянцы, и арабы — не тирольцы. Здесь оккупированные, т. е. арабы, диктуют оккупантам, евреям, чтобы те, евреи, защищали их, т. е. арабов, от своих собратьев-евреев и от христиан.

Я на площади. Справа от меня серебряное здание, а слева — здание с золотым куполом. Я подхожу к мусульманину и спрашиваю его по-арабски, которая из двух является аль-Аксой. Он спрашивает меня, мусульманин ли я; конечно, — отвечаю я! Русский? — спрашивает он. Нет, немец. Его глаза загораются. Добро пожаловать! Аль-Акса, — говорит он, это то серебряное здание, а золотое — это Купол-над-Скалой. Ага, скала под куполом; теперь я начинаю вспоминать, что еврейский гид рассказывал нам вчера о том, где был создан мир. Я продолжаю ходить и ходить по площади и прилегающему пространству. Здесь, похоже, просто рай. Каждые несколько шагов стоит знак, только на арабском, напоминающий верующим, что здесь запрещено плевать. Я не понимаю, почему существует необходимость в таком количестве знаков запрещающих плевать, но подозреваю, что местные жители любят плеваться. Я знаю… Вскоре наступает одиннадцать часов, и я успешно уклоняюсь от израильских полицейских, которые к этому времени уже очистили площадь от неверующих. Я пробиваюсь вперед, чтобы немного помолиться: за арабов, за христиан и за евреев. Но когда я уже достигаю Купола-над- Скалой, араб ловит меня. "Ваше время истекло!", — кричит он — "Вон отсюда!"