Аркадий Мамонтов - Следы империи. Кто мы — русские?

Русофобы нас постоянно расчеловечивают и пытаются сделать нелюдями. Они открывают карту, смотрят на глобус и видят большую-большую страну, которой всех так удобно пугать. Кто во всем виноват? Мы разве виноваты? Да нет, вот, посмотрите, на карте страна, населенная варварами без образования. У них нет медицины, нет культуры — они не люди, а животные. А когда человеку угрожает какое-то животное, извините за грубое сравнение, его проще застрелить, оно же не человек.

Отметим, что, пока Европа была христианской, русофобию подпитывали апокалиптической угрозой, якобы исходящей с Востока. В этом особенно преуспевали польские государственные деятели, историки и писатели, представители иезуитов. Их пропаганда была оружием в борьбе за прежде русские, а позже отошедшие Речи Посполитой земли. Поэтому надо было доказать, что «московиты» не христиане, а что они православные «схизматики», то есть раскольники, отвергающие авторитет единственно истинной католической церкви. Доказать, что это жестокие варвары-полуазиаты, сговорившиеся с турками и татарами разрушить христианский мир.

Но в XVIII веке Просвещения акценты резко меняются: сама Европа в лице ее наиболее «передовых» умов отрекается от христианства и начинает готовить масонскую революцию. И снова наступила пора обвинять русских в том, что они прирожденные враги свободы.

Вот что писал Вольтер о русских уже времен Петра Великого:

«Московиты были менее цивилизованны, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они, властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел и не разумея пользы оных. Древний священный закон воспрещал им под страхом смерти покидать свою страну без дозволения патриарха, чтобы не было у них возможности восчувствовать угнетавшее их иго».

Война Наполеона с Россией имела целью возродить единую Польшу как государство-буфер, призванное отгораживать «азиатскую» Россию от Европы. Пребывание Наполеона в захваченной Москве, кстати, яркое свидетельство его русофобии, иначе зачем были осквернены многие храмы и почему, покидая древнюю столицу, Бонапарт приказал взорвать Кремль и Новодевичий монастырь? Волей Божией большая часть построек, намеченных к уничтожению, была спасена. Но Наполеон явно хотел нанести удар по самому для русских святому месту.

Вот что писал генерал Бенкендорф о состоянии Успенского собора Кремля, когда в Москву снова вошли русские войска:

«Я был охвачен ужасом, найдя теперь поставленным вверх дном безбожием разнузданной солдатни этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, и убедился, что состояние, в котором он находился, необходимо было скрыть от взоров народа. Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и расколоты».

Отметим, что Карл Маркс называл Отечественную войну 1812 года, которую мы вели во имя защиты русских святынь и нашей государственной независимости, «войной против революции, антиякобинской войной».

По-своему он был прав. После победы над Наполеоном Россия стремилась приходить на помощь европейским монархиям, которым угрожала революция. Это дало новые козыри русофобской пропаганде. Особенно она активизировалась после участия русской армии в разгроме революции в Австрийской империи. Штабом агитации стал Лондон, Британию пугало усиление России. И снова вражеские сердца переполняло сочетание страха и ненависти.

Именно эти два сильных чувства заставили Францию и Англию вступить в альянс против России в преддверии Крымской войны.

Стремление России освободить балканских братьев-славян было неприемлемо для Европы. Они не могли допустить расширения влияния православного царства. Для революционеров это также было буквально «страшным сном», ведь они «исполняли» одну из ведущих партий в хоре русофобов.

Энгельс писал:

«Россия — безусловно, страна, стремящаяся к завоеваниям… если Россия овладеет Турцией, ее силы увеличатся почти вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы вместе взятой. Такой оборот событий был бы неописуемым несчастьем для дела революции. Сохранение турецкой независимости или пресечение планов России… являются делом величайшей важности. В данном случае интересы революционной демократии и Англии идут рука об руку. Ни та, ни другая не могут позволить царю сделать Константинополь одной из своих столиц, и если дело дойдет до крайности, то мы увидим, что обе эти силы окажут царю одинаково решительное противодействие».