Владислав Иноземцев: Экономика без догм: Как США создают новый экономический порядок

Эти рассуждения могли показаться небезосновательными — прежде всего потому, что у Соединенных Штатов впервые за несколько десятилетий появились серьезные экономические соперники.

С одной стороны, такой стала Европа. Политически европейские страны всегда были верными союзниками США, даже несмотря на иногда проявлявшиеся разногласия по частным вопросам — таким, например, как то же вторжение в Ирак, когда в 2003 г. Германия и Франция вместе с Россией попытались остановить военное вмешательство Вашингтона на Ближнем Востоке137. Однако в целом Европа оставалась самым близким партнером Америки, а их экономики были связаны самым мощным в мире торговым и инвестиционным партнерством (в 2000 г. товарооборот между ЕС и США превысил $395 млрд138, а накопленные взаимные прямые иностранные инвестиции — $1,42 трлн139). В то же время в финансовой сфере Европа со второй половины 1970-х гг. пошла по пути, противоположному американскому. Если описать их дивергенцию в предельно общих формулах, она, на наш взгляд, сводилась к тому, что в Европе не отказались столь решительно, как в США, от регулирования валютно-финансовой сферы. В значительной мере это объяснялось особенностями самой европейской экономики: составлявшие ее страны реализовывали с 1957 г. масштабный интеграционный проект, который в 1970-е и 1980-е только ускорился. Интеграция, превращавшая страны Европейского экономического сообщества в единое хозяйственное пространство, требовала поддержания стабильных валютных курсов, так как уже в то время Европа была центром глобальной торговли (в 1986 г. торговые операции между 12 странами ЕС составляли 22,6% всего международного товарооборота140). Еще в 1969 г. Европейская Комиссия поставила задачу сократить взаимные колебания курсов валют стран, входивших в Европейское экономическое сообщество141, а в 1972 г. появилась так называемая змея в тоннеле, в рамках которой курс отдельных валют мог отклоняться от средней не более чем на 2,25%142. Осенью 1977 г. председатель Комиссии европейских сообществ и бывший канцлер казначейства Великобритании Р. Дженкинс выдвинул идею введения единой наднациональной валюты143, переход к которой бы проработан в 1989 г. в специальном докладе, подготовленном под патронажем председателя Комиссии европейских сообществ Ж. Делора144. Но уже в 1979 г. был введен ее прообраз, европейская валютная единица (European Currency Unit, Ecu)145, а в 1994 г. был создан Европейский валютный институт, преобразованный в Европейский центральный банк 1 июня 1998 г.146

Очевидно, что, двигаясь в направлении объединения валютных систем, европейские страны должны были жестко ограничивать себя в разного рода стимулирующих мерах; устанавливать рамки бюджетного дефицита и государственного долга; сдерживать инфляцию и не допускать серьезного разброса процентных ставок. В 1992 г. эти требования были формализованы в так называемых Маастрихтских критериях, ограничивших бюджетный дефицит 3% ВВП, государственный долг — 60%, а инфляцию — превышением не более чем на 1,5 п. п. показателей трех стран Союза с наименьшей инфляцией147. Сближая и далее свои финансовые системы, европейские страны зафиксировали курсы своих валют к искусственно созданной единице — евро — и ввели его в безналичный оборот с 1 января 1999 г., а в наличный — с 1 января 2002-го. К 28 февраля 2002 г. денежные единицы 12 государств ушли в историю, уступив место единой европейской валюте, хотя их обмен на евро мог продолжаться без ограничения сроков.

Экономисты отнеслись к появлению евро крайне неоднозначно. Позиции варьировались от крайнего нигилизма и предсказания скорого развала еврозоны до безудержного оптимизма — причем именно сторонники последней точки зрения допускали, что евро превратится если не в «могильщика» американского доллара, то станет его реальным соперником в борьбе за статус мировой резервной валюты148. Эти ожидания имели серьезные основания: к моменту введения евро в наличный оборот Европа была одним из экономических центров мира, проводившим сопоставимую с американской бюджетную политику и казавшимся инвесторам безопасным регионом для капиталовложений. Средний дефицит государственных бюджетов стран еврозоны в 2004 г. составил 2,94% ВВП против 3,53% в США; государственный долг — 68,5% против 62,9%; сальдо торгового баланса было положительным, с профицитом €70,5 млрд против $608 млрд торгового дефицита у Соединенных Штатов149. В 2000-е гг. евро устойчиво укреплялось к американскому доллару (с $0,86 за евро в феврале 2002 г. до $1,59 за евро в июле 2008-го). Хотя как раньше, так и впоследствии колебания курсов оставались значительными, евро показало себя прочной валютой, устойчиво движущейся в определенном коридоре по отношению к доллару. При этом, что особо подчеркивалось всеми наблюдателями, с созданием евро в мире впервые появилась валюта, по масштабам применения сравнимая с долларом: за ним стояла еврозона с населением 322,8 млн человек и суммарным ВВП, достигавшим по состоянию на 2002 г. $7,22 трлн против $10,6 трлн у США150; евро к этому времени достигло 30%-ной доли на международном рынке корпоративного долга, сократив долю доллара до 44,5%151,152; на новую валюту приходилось 23,7% мировых валютных резервов против 60,5%153, сохранявшихся за долларом, и, наконец, евро быстро стало наиболее используемой в мире наличной валютой с объемом купюр в обращении, выросшим с €358,5 млрд ($319 млрд) в 2002 г. до €628,2 млрд ($791,5 млрд) в 2006-м против $782,1 млрд гулявших по миру наличных долларов154. В общем, у экономистов и политиков появилось довольно много причин полагать, что время бесспорного доминирования американской валюты — а с ним и эпоха финансовой гегемонии Соединенных Штатов — подходит к концу.