Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2004-05гг. (v1.1)

для левых размежевание с имперскими националистами. Потому что имперские

националисты пытаются навязать себя левым в друзья. По старой привычке,

когда отдельные левые, по оппортунистическим причинам, братались

с национал-державниками. Сейчас, когда левые появились как политическая

сила, которая себя осознает, принципиальным вопросом становится разрушение

«красно-белого союза» (придуманного Прохановым и газетой «Завтра»).

Интернационализм становится нарастающе важным элементом идентичности

левых. Сейчас в некоторых организациях появилась тенденция говорить

о национализме, как о неком грехе, о чем-то постыдном, от чего в то же время

не удается отделаться - вроде того, когда человек мочится в постель.

В связи с этим вопросом, намечаются расколы внутри левых организаций,

процесс размежевания и объединения. Я возлагаю большие надежды на попытку

создания Левого фронта. Причем неважно, получится это или нет - важна

сама попытка как некий шаг в правильную сторону, потому что она позволяет

вытянуть собственно левых из организаций, которые формально находятся

на левом спектре, не являясь в целом и последовательно левыми.

На аналитическом уровне возникает еще одна проблема - оценка перспектив

российского капитализма. Речь идет о совершенно классической дискуссии

- Мартов, Плеханов и т. д. Она вернулась, потому что капитализм вернулся.

Поэтому происходит поразительное возобновление старой дискуссии

о перспективе революции. если два-три года назад слово «революция» могло

произноситься «для своих», а в разговоре для внешней публики его избегали,

поскольку, как-то не хотелось, чтобы над тобой смеялись. Когда я опубликовал

по-английски Russia under Yeltsin and Putin, то в общем-то позитивной

рецензии газеты Independent как странность было отмечено, что автор пишет

о какой-то революции. Ну, как можно в XXI веке писать о революции?! Почему

в такой нормальной, серьезной книге такие архаичные, бессмысленные

слова? Но после событий на Украине, в Грузии, в Киргизии, слово «революция

» вошло в обиход. Причем, совершенно неадекватно, поскольку на самом

деле там никаких революций как раз и не было. Но реально дискуссия идет

о том, есть ли у России революционная перспектива. если есть, то какая? Как

это соотносится с глобальным кризисом системы неолиберального капитализма,

который наблюдается достаточно внятно? Одним из проявлений которого

является, кстати говоря, российский экономический бум, потому что если бы

не было глобального кризиса, то не было бы и нефти ценой в 70 долларов.

Такое может быть только в абсолютно деформированной и больной экономике.

70 долларов за нефть - это высокая температура как при лихорадке. Российский

бум - это проявление международной экономической лихорадки.

Возникает возможность для очень позитивной дискуссии о том, куда идти.

Такой дискуссии не было 5-10 лет назад. Левые не чувствовали себя действующим

фактором. А сейчас, по крайней мере, на интеллектуальном уровне,

появляется возможность этой дискуссии. Это говорит о том, что внутри себя

левый идеологический спектр выстраивается. Потенциально выстраивается

и либеральный идеологический спектр. Но выстраиваются пока в разных

плоскостях, не пересекаясь в единой интеллектуальной дискуссии. Но пока

ни одна из этих сил не может предложить обществу - не люблю это постмодернистское

слово - мета-нарратива. В том факте, что мета-нарратив похоронили,

сказалась его неизбежность. У Сартра есть доклад, который посвящен

Кьеркегору и начинается со слов: «Тема нашего семинара - живой Кьеркегор,

а отсюда следует, что Кьеркегор мертв». Тут, как бы идя от обратного,

можно сказать, что похороны большого нарратива свидетельствуют как раз

о том, что пытаются закопать живого. Видимо темой будущего будет возвращение

больших нарративов. Правда, это тема не чисто российская, но она

будет доминирующей вообще темой.

В этом смысле, левые находятся в выигрышной позиции, потому что они

для себя никогда внутренне с большими нарративами не прощались. И даже

когда большой нарратив ушел, у них сохранялась по нему страшная тоска:

Призрак ушел, но пусть он вернется. И в этом отношении левые находятся

в выигрышной позиции, потому что они для себя никогда внутренне с большими

нарративами не прощались. Когда Деррида пишет «Призраки Маркса»,