Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2004-05гг. (v1.1)

бюрократическими затяжками, проволочками, зная, куда нажать, где

и что не выполнить. Раньше даже саботаж был неэффективным, ведь схема

была новая, а люди не знали, как ее можно успешно саботировать. А сейчас

система отлажена и люди знают, как ей сопротивляться. В обществе вырос

уровень социальной адекватности. Сформировался социум, который знает,

где он живет. И это хорошая предпосылка для развития левого движения,

поскольку первое условие левого дискурса - это адекватное понимание капиталистического

мира.

Но проблемой стали как раз представители той части интеллектуального

сообщества, которое отстроилось в 90-е годы на гребне этого броуновского

движения, которые как-то законсервировались: так или иначе они социали

зировались, обрели финансы, структуру. Поэтому мы имеем КПРФ, «Родину

», как такой политтехнологический проект, который сделан старыми средствами,

старыми инструментами и на основе старых идей. Или газета «Завтра

», которая после 2000-го года не отражает ничьих интересов, но которая

построена на основе связей, отношений, финансовой поддержке, сложившихся

на протяжении полутора десятилетия. Эта закостеневшая реальность,

сложившаяся в 90-х, препятствует появлению и формированию нового интеллектуального

пространства.

- Если об этом говорить в контексте кризиса идентичности левых, как сегодня левые

друг друга опознают? По риторике, по врагам, по позитивным идеалам.

Я уже сказал, что все вернулось к схеме прямого обращения к западной

реальности, которая тоже изменилась, стала более богатой. Любопытно, что

на протяжении 90-х было две группы левых. Условно говоря, старые и новые.

Скажем, те, кто свои идеологемы возводил к 1917-му году, понятому через

призму «Краткого курса истории партии». Там для троцкистов места не было.

Но могли быть сталинисты или брежневисты, или же меньшевики (социал-

демократы), в старом понимании. Люди пытались взять «Краткий курс»

и извлечь из него представление о врагах сталинизма. Они примеривают

на себя этот образ. Но он же не реальный, а карикатурный. Затем этот карикатурный

образ пытаются воплотить. Реальные меньшевики были не такими,

как их изображали в «Кратком курсе», но постменьшевики, скажем, 90-х

годов становились точно такими, как они были нарисованы в «Кратком курсе».

То есть эти монстры материализовались. Получился «Краткий курс по материализации

монстров».

Но новые левые - соцпартия, партия труда, анархо-синдикалисты - черпали

свое вдохновение из другого источника, из западной левой традиции.

Может быть, они идеологически были более адекватны, но они были институционально

беспомощны. Они не укоренялись ни в каких традициях или институтах,

которые хоть как-то сложились в советское время.

В итоге, потерпели поражение и те, и другие. Сначала новые, а затем и старые

левые. Но, примерно, с середины 90-х годов пришлось выстраивать эту

схему заново. Теперь уже есть, так или иначе, общее для «старых» и «новых»

поле левого дискурса, есть общее противостояние капитализму, с общим отношением

к либерализму и неолиберализму, то есть к системе догм, которые

выстроили российские либералы, которые сейчас, кстати, тоже стали более

адекватными, приблизились к либералам западным. Левые выстроились против

либерального дискурса, в частности против таких ключевых пунктов, как

отождествление рынка и демократии, отождествление рынка и частной собственности.

Против такой вот триады. Левые же отделяют каждый из этих

элементов и принципиально противопоставляют, например, рынок и частную

собственность. Левые выстраивают этот либеральный треножник в линеечку,

на одном конце которой стоит принципиально неприемлемый институт

частной собственности, а на другом - принципиально приемлемый институт

демократии, а посредине возникает проблемы рынка. есть понимание,

что новая экономика, к которой стремятся левые, с одной стороны, не будет

рыночной экономикой, с другой стороны, рынок не имеет смысла отменять.

На экономическом уровне возникает своеобразный неонэповский консенсус.

Опять же есть разные варианты того, что троцкисты называют «переходной

программой». То есть идеи выхода за пределы системы, при осознании, что

этот выход не осуществляется одномоментно.

С либералами - все понятно. Но нарастающую важность приобретает