Поздней осенью нагреваемые солнцем стены стали слишком холодными для сна. Я слышал от свободных носильщиков и других бездомных людей о ночлегах на содержании города и нашел одного из них вблизи станции.
Мои предчувствия стали наихудшим образом реальными, когда я достиг этого здания и они стали даже еще хуже, когда я зашел туда. Это было ужаснейшее место. Там был земляной пол и дерновые стены. Не было никаких окон, ни света, ни воды, ни мебели. Оно было грязным вне возможности даже описать. Там не было ни постелей, лишь ярусы лежанок из нестроганных планок. Первый ряд жителей лежал на земляном полу. «Аристократы» занимали первые и вторые ярусы.
Каким бы страшным ни был этот ночлег, там все же было лучше, чем на улице. Никто не предложил мне место и все были готовы драться за свои места. Я пробрался и втиснулся на первый ярус между двумя людьми, которые выглядели слабее меня. Семьдесят седьмой житель этого ужаса, я лежал на спине и оглядывал мой новый дом. Это был заброшенный сарай, площадью в пять на восемь метров и высотой около двух метров. Я прикинул, что там на каждого приходилось около трех кубических метров пространства. Это было ярким примером того, как Советы заботились о бедных, бездомных, безработных. Из-за зловония я побежал с этого места, как только становилось немного потеплее, чтобы поспать на скамейке в парке или вдоль стены. С приходом зимы, увы, и такие возможности исчезли. Я должен был страдать в «Восточной гостинице», как его звали жалкие жители этого места, даже, если там продували свирепые северо-восточные ветры, дождь, снег и слякоть находили себе путь в виде протоков через стены и крышу. Неспособная спать, в усилиях держаться сухой, эта жалкая толпа человечества разговаривала, громко и на многих языках и диалектах, вспоминая счастливые времена своей жизни. Некоторые люди были в своих сорока лет и старше, имели когда-то семьи и сносную жизнь. Было душераздирающе слушать их рассказы о потерянных детях и женах, бизнесе и домах, которые исчезли навсегда. Большинство этих старых людей были теми, кто отказался принять Советы или, присоединившись к ним, были разочарованы коммунизмом и искали лучшую долю в будущем.
В те времена кроме нас, подростков, тысячи бездомных детей, настоящие сироты, блуждали по улицам Баку. Периодически милиция окружала этих бездомных, главным образом, мальчиков, и отправляла под строгой охраной в так называемые специальные колонии, в действительности, концентрационные лагеря под управлением ЧК. Разумеется, там эти дети были лучше накормлены, чем когда они находились на улицах и защищены от погоды, но большинство их ненавидело эти колонии. Многие отчаянно дрались, чтобы не быть пойманными. Некоторые убегали из колоний, и их рассказы о тамошней жизни под надзором ЧК делали их существование в качестве бездомных гораздо лучше, если даже оно было убогим.
С наступлением зимы, или ЧК улучшил свои методы на железнодорожных станциях, или мы, свободные носильщики, стали менее проворными из-за недоедания и все меньшей скрытности. Возможно, оба фактора сыграли свою роль, но в результате нам доставалось все меньше и меньше работы. Наше голодание дошло до степени истощения и мы завидовали собакам и кошкам, поскольку у них была еда, убежище и защита. Нам также запретили появляться на лестницах и публичных местах. После месяцев постоянной носки моя одежда стала ветхой и в лохмотьях. Без горячей воды, мыла или сменного белья я стал более чем отвратительным. В самом деле, я был настолько грязным и в таком ужасном положении, что мне уже более не пускали в библиотеку. Несмотря на все, мы, жители «Востока» знали, что могло быть еще хуже. Во всем городе имелось лишь две такие «гостиницы». Это означало, что тысячи и тысячи бедных созданий не имели никакого прибежища, чем улицы и парки, случайные бойлеры или котлы для приготовления покрытия улиц. Конечно, советская пресса была слепа на все это и продолжала пропаганду о том, как партия и коммунистические организации мобилизуются для помощи бездомным и безработным массам.
Стаи бездетных жестоко пострадали в эту ужасную зиму 1922–1923 годов. Их лохмотья, голод, не могли противостоять против болезней, в особенности, против тифа, который приобрел масштабы подлинной эпидемии. Они начали умирать на улицах и в парках, сперва десятками, скоро сотнями. Ранним утром милиция приезжала на автофургонах, чтобы подобрать эти маленькие тела, независимо оттого, были ли они мертвы или некоторые более счастливые — все еще были теплыми. Мертвых детей отвозили за город, чтобы похоронить в массовых могилах или сжигать.
Читать дальше