Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 1

Грубо говоря, неважно, высокого роста лицо, требующее юридической оценки, или низкого. Голубые у него глаза или карие. Холерик оно или сангвиник. Важно, что оно совершило кражу. И другое лицо тоже совершило ранее сходную кражу в сходных, задаваемых немногочисленными параметрами условиях. И свод законов, на основе которых надо принять решение по отношению к этой краже, ничем не отличается от свода законов, на основе которого принималось прецедентное решение. А если что-то в законах и изменилось, то хорошо известно, что именно.

В истории прецедентность носит другой характер. История — это изменения, в том числе и качественные. Большевики пытались учиться на опыте якобинцев… Но поди-ка сопоставь Францию 1793 года и Россию 1918 года! Поди-ка установи исторические инварианты! Юридические — они лежат на ладони. А исторические?

Для Маркса они одни, для Тойнби — совсем другие. В явном виде эти инварианты вообще не заданы. Но поскольку автор высказывания адресует к исторической прецедентности (она же способность учиться на горьком историческом опыте), то необходимо найти некую зону, в которой историческая прецедентность наименее проблематична. Этой зоной являются политические высказывания исторических персонажей.

Кто из российских политических персонажей (и когда именно?) говорил нечто, сходное с настойчиво и неоднократно заявленным Д.Медведевым пожеланием «десятилетий спокойствия»? Кто выражал уверенность в их благотворности, чудодейственности? Установив это, мы начнем движение от контекстов и прецедентов к чему-то совсем зыбкому — к маячащим за прецедентностью и контекстуальностыо аллегориям.

Выявление подобных аллегорий требует уже не структуралистского и не герменевтического метода, а чего-то большего. Художественно-аналитического синтеза. Давайте попробуем его осуществить, мобилизовав для этого уже не только логику, но и образное мышление.

Вообразим себе нечто наподобие химического (или алхимического) опыта. Опыта, в котором пожелания, высказанные Д.Медведевым, — это, образно говоря, кусок известняка. А реальность (как историческая, так и текущая) — это, опять же образно говоря, серная кислота.

И вот мы кидаем известняк медведевских пожеланий в серную кислоту реальности. Начинается бурная химическая реакция. Она порождает белую подвижную слизь. Слизь обретает причудливые формы и одновременно затвердевает. Проходит совсем немного времени, и мы видим три легко узнаваемые скульптуры: Столыпина, Сталина и Горбачева.

Известняк медведевских пожеланий тем самым не растворился в реальности без остатка, а, провзаимодействовав с нею, породил некий смысл. Смысл, который изначально присутствовал в исследуемых нами текстах. Причем не потому, что автор захотел его в них вложить, а пиарщики и спичрайтеры нечто, так сказать, «шлифанули».

Мне кажется, что таинство подобного смыслообразования (оно же — описанная мною аллегорическая химическая реакция) не сводится к рациональным намерениям автора, спичрайтеров, пиарщиков и кого бы то ни было еще. К моменту произнесения текстов Медведев уже оказался исторически обусловленной фигурой. И потому текст стал исторически же обусловленной ворожбой. В него вошло историческое начало, оно сплелось с личной и родовой памятью автора. С тем, что он слушал на лекциях и школьных уроках. С тем, что он знал от родителей. С тем, что он впитал за предыдущую жизнь. С тем, о чем спорили его близкие и друзья.

Это все, образовав аллегорический известняк, вступило в аллегорическую же химическую реакцию. И в результате оформилось в виде трех статуй, трех фигур, трех лиц и даже ликов… чего? Вглядываясь, я вдруг понял чего — развития.

Статуя Столыпина — это аллегория прерванного развития.

Статуя Сталина — аллегория совершившегося развития.

Статуя Горбачева — аллегория омутировавшего развития, развития, коварно превращенного в свою противоположность, в регресс.

Статуи стояли одна за другой, на расстоянии нескольких метров друг от друга.

«Как на парковой аллее», — подумал я. Ближе всего ко мне была статуя Столыпина.

Корректная параллель между его знаменитым высказыванием и смыслом текстов Медведева лежит, что называется, на поверхности.

И, видимо, параллелизм высказываний не исчерпывает объема исторической прецедентности. Но начинать надо с того, что текстуально верифицируемо…

В патриотических кругах всегда с восторгом цитировали фразу Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Иногда ее воспроизводят иначе: «Нам не нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия». Первый вариант наиболее достоверен. Но по сути варианты тождественны. В любом случае, говорится, что есть добро — великая Россия, и есть зло — великие потрясения. Злым силам нужны великие потрясения. Силам добра нужно отсутствие этих великих потрясений. И именно это отсутствие синонимично великой России.