Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 2

Но даже если у кого-то и вызывает, то ситуация с Августином — как на ладони. Он оформлял продукты сверхмощного смыслового взрыва, взрыва, не знающего аналогов в истории.

Взрыв, создавший колоссальный очаг энергии, имел для квантов этой энергии (они же — верующие) очевидно сакральный характер. Но есть религиозная доктрина, а есть наука. Она не может не заняться сопоставлением сходств культурных последствий, имеющих место как при различных сакральных взрывах в рамках одной культурной традиции (Моисей — это ведь тоже Великая религиозная революция, чье значение христианин под сомнение не ставит), так и при сакральных взрывах в рамках разных традиций. А также при секулярных взрывах с культурогенезисными последствиями.

Для ученого (а как иначе мы хотя бы сопоставим традиции?) сходства бросаются в глаза. Сначала — Великий Взрыв. А потом…

Взрыв оставляет после себя лаву («страну в бушующем разливе» у Есенина) и необходимость структуризации, канализаций и прочего («заковывания в бетон»). Возникает фундаментальное расхождение между «людьми лавы» и «людьми бетона». А значит, и между внутренними партиями («партией лавы» и «партией бетона»). Августин ощутил свое предназначение — стать выразителем мировоззрения (а отчасти воли) этой самой «партии бетона».

Это не значит, что он поставил свой язык и свою мысль на службу данным (как сказал бы Маркс, классовым) интересам. Имей место подобное, он был бы неубедителен. А он крайне убедителен, потому что подлинен. Августин служит истине, а не интересам. Но его служение, его поиски удивительно созвучны «времени бетона». А значит, и «партии бетона».

Наступило время оформлять продукты раннехристианского катакомбного и посткатакомбного взрыва. Время этого взрыва — позади. Люди, еще недавно бывшие товарищами по партии, разделились на тех, кто верен духу произошедшего взрыва (и в этом смысле, взрыву как первотрадиции), и тех, кто кожей чует некие фундаментальные перемены… Культурные, психологические, если хотите, но и политические тоже. И понимает, что с дорогим и их сердцам «духом взрыва» пора завязывать.

И те, и другие — истово верующие христиане. Ну и что? Даже если вас коробит моя термидорианская метафора, постарайтесь, продравшись к сути сквозь ценностные колючки и применив ее, добыть важное для вас (для вас, а не для меня) новое понимание.

В моей метафоре Христос — это Ленин, Августин — Сталин (не вполне Сталин, но в первом приближении это проходит, а чуть позже я уточню), хилиасты — Троцкий. И Сталин, и Троцкий — верные ленинцы. Но Троцкий — это партия бушующей лавы (Есенину, видимо, представлялась река, а мне — лавовый поток). А Сталин — это партия заковывания в бетон. И одна, и другая партии верны духу Великого Взрыва и делу того, кто осуществил этот взрыв. В противном случае метафора термидора лишена всякого смысла.

Августин и хилиасты, с которыми он борется. Хилиасты — вернейшие, провереннейшие партийцы. «Возникни» по их поводу Августин чуть раньше — он был бы объявлен меньшевиком, оппортунистом, ревизионистом. А возможно даже, «изгнав из рядов». Но у каждой фазы культурогенеза — свои задачи.

Вчера нужен был «хилиастический газ», сегодня — «августинианский тормоз». Вчера те, кого называют хилиастами, были раннехристианским (катакомбным и посткатакомбным) мейнстримом. Сегодня их необходимо перевести в разряд маргиналов (еретиков).

Справедливости ради надо сказать, что хилиасты всегда «идут вразнос». Как шли вразнос Троцкий в XX веке или Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон и Бабеф в конце XVIII века. Но, даже если бы они не шли вразнос, все равно эпоха взрыва должна была смениться эпохой оформления извергнутого им, революция — термидором. А раз так, то Сталин — «верный ученик», а Троцкий — «хилиаст». Исторически это абсолютно закономерно. Но ставить знак равенства между этой закономерностью и содержанием идей — занятие вовсе не безусловное. В Ленине — два духа: взрыва и оформления. В Троцком — только дух взрыва. В Сталине — только дух оформления. Что ближе к Ленину? Пока нужен был взрыв (а очень долго был нужен только он), Троцкий был ближе. Когда Троцкий почуял в Ленине сдвиг к оформлению — он отошел от Ленина и даже напал на него. Но и ленинское «Письмо к съезду» нельзя ни абсолютизировать, ни уничижительно выводить за рамки большой политики.

Августин — член внутренней «партии бетона» в пределах современного ему христианства. Он мыслит так, как ей нужно, дышит с нею «ноздря в ноздрю», понимает, в чем ее (и его) интерес, кожей чувствует веления времени. Все сразу. Я не знаю, сколь подробно Сталин прорабатывал для себя эту коллизию. Августина он, безусловно, читал… И политическую суть августинианства понимал. В спорах о термидоре (а августинианство — это, конечно же, метафизический термидор) он принимал участие. По статусу и роли в РСДРП(б) и ВКП(б) он не мог про это не слышать. Может быть, он не разглагольствовал на эту тему. Но слушал и мотал на ус…