Сергей Кургинян - Исав и Иаков - Судьба развития в России и мире. Том 2

Причем под Демиургом — творцом злой материальной Вселенной — у многих ранних гностиков (особенно явно у Симона Мага и Маркиона) прямо понимается иудейский бог Яхве (Иегова).

Пиама Павловна обнаружила в среде хилиастов некоего иудействующего приверженца гностицизма Керинфа… А я обнаружил, например, вместе со всеми своими согражданами, во главе ДПНИ — Белова-Поткина, а во главе ЛДПР — Жириновского. И что? Если я сделаю из этого такой же вывод, как Пиама Павловна, то получится, что радикальный специфический русский национализм (в спектре от ЛДПР до ДПНИ) состоит из евреев. Не содержит в себе еврейский компонент, а на сто процентов состоит из данного и только данного контингента. И этим контингентом определяется. Если я заявлю нечто подобное, то меня устыдят как политолога. Потому что я займусь экстраполяцией, отождествлю феномен (радикальный русский национализм) с личностями (Жириновский, Поткин).

Но почему же другая экстраполяция, не политологическая, а философская, в которой свойства феномена (гностицизма) выводятся из этнической специфики личности (Керинфа), считается допустимой? Но ведь считается! И самой Пиамой Павловной, и теми, кто ее читает и слушает.

Пиама Павловна пишет: «Поскольку хилиазм получил широкое распространение, благодаря гностицизму, особенно его иудействующим приверженцам…»

Каким иудействующим приверженцам? Симону Магу и Маркиону, у которых учились все (вплоть до Гитлера и Мигеля Серрано, «апостола» оккультного неофашизма) абсолютной ненависти к абсолютно злому богу Иегове? И при чем тут хилиазм? Если Космос, согласно воззрениям гностиков, — «творение Бога слепых», «худой выкидыш», а его Творец — «самонадеянная тварь с мордой льва (Иалдаваоф)», то какое благое Тысячелетнее царство, являющееся альфой и омегой этого самого хилиазма? Помилуйте!

Основная мысль гностического апокрифа «Евангелие от Марии (Магдалины)» — избавиться от бремени злой материи и уйти в блаженное небытие.

Это хилиазм, что ли, мечтает уйти от бремени злой материи в блаженное небытие? И одновременно он же является средоточием излишней любви к материи?

Извините, никакие научные статусы и заслуги не избавляют от необходимости соблюдать хотя бы самые элементарные правила логики. И не навешивать хотя бы по этой причине на идеологически ненавидимое взаимоисключающих обвинений. А то, что речь идет о навешивании — и именно навешивании — на нечто идеологически ненавидимое (коммунизм и его предшественника — хилиазм), слишком уж очевидно.

Столь же очевидно и то, в чем цель подобных навешиваний. Отнюдь не только в том, чтобы изобличить нелюбимую религиозно-культурную традицию (иудаизм, еврейство) во взаимоисключающих пакостях. Бог бы с этим… Хотя и это индикативно.

Но главная цель — в другом. В том, чтобы все наши соотечественники, как верующие, так и неверующие, никогда не смогли разобраться, как именно построен судьбоносный для их идентификации и будущего России метафизический конфликт. Тот конфликт, который породил и революцию 1917 года, и победу в Великой Отечественной войне, и все остальное, включая распад СССР.

Как же на самом деле построен он, этот конфликт, который определит в конечном итоге, будет ли Россия развиваться и жить или тлеть в некоей специфической алхимической колбе?

Чтобы обсудить архитектуру конфликта, его сначала надо назвать. А потом доказать, что суть и вправду именно в нем.

Ну, так я и называю, и доказываю.

МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ, КОТОРЫЙ ВСЕ В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ ОПРЕДЕЛИТ, — ЭТО КОНФЛИКТ МЕЖДУ ХИЛИАСТАМИ И ГНОСТИКАМИ.

Если это и впрямь так, то сконструированный Пиамой Павловной Гайденко «хилиасто-гностик» — это неслучайный фантом. Это фантом, сооруженный для того, чтобы никто не мог добраться до сути подлинного конфликта и понять, что либо-либо… Либо хилиасты, либо гностики. А «хилиасто-гностик» — это все равно что горький сахар. То есть, наверное, и сахар может быть горьким, если его долго вымачивать, например, в хинине. Но стоит ли его тогда называть сахаром?

Отдельный персонаж (Керинф), наверное, может упражняться в сочетании несочетаемого — гностики и хилиазма. Но тогда его философия уже никак не гностична в полном смысле этого слова. Это тогда не та гностика, которая отрицает бытие как неисправимую пакость. То есть это не гностика Василида, Маркиона и других.

Это, скорее, констатация крайнего несовершенства мира, сочетаемая с предложениями исправить этот мир, а после исправления продлить его на хилиастический манер.