Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

В начале сентября пришел список нового состава президиума ЦК КПЧ. Состав этот вызвал почти истерику. По указанию свыше начали сооружать «жесткое» послание Дубчеку. На жесткости настаивал и Андропов. Но вдруг подул другой ветер. На политбюро выступил Брежнев и сказал, что реализация московской договоренности — трудное дело. Не надо мешать чехам, все время шпынять их. Надо работать с теми людьми, которые есть. А то посольство ориентируется только на тех, кто ничего, кроме оккупационного режима, посоветовать не может.

Поступили данные КГБ о потерях. На 8 сентября убито советских военнослужащих — 61 человек (из них — 11 офицеров), ранено 232 человека (офицеров 36). Выведены из строя 1 танк, 1 вертолет, 1 самолет и 43 автомашины и бронетранспортера.

По данным МИДа, действия «пятерки» полностью или с небольшими оговорками одобрило 21 государство (из них — 13 «безоговорочно»). В этом списке, разумеется, Ирак, Куба, КНДР, Ливия, ДРВ, Сомали… Резко отрицательная реакция — 29 государств, включая Китай, Югославию и Румынию. И «сравнительно умеренная реакция» (то есть ругают, но не матом) у 23 государств.

Картина в коммунистическом движении: поддержали 26 партий. Ни одной крупной, заметной.

Для подготовки доклада на пленуме по итогам чехословацкой акции пригласил Брежнев. Привожу запись его напутствия.

— Нельзя не видеть, что в Праге что-то делается. Правда, хитрят. Но все-таки XIV съезд опрокинули, протокол их пленум признал. Убрали ряд лиц.

— В условиях, когда сильны социал-демократические настроения, когда дает о себе знать швейковский характер, мы должны проявлять максимум терпения.

— Наша акция — героический, мужественный поступок. Армия хорошо себя показала. Страху нагнали, но без кровопролития.

— В связи с последними событиями мы поднялись на гребень политической волны в мировом масштабе. Видим плюсы и минусы. Надо теперь осмыслить в теоретическом плане. Идет раздрай в мировом коммунистическом движении. Откуда опасность? Сползание с классовых позиций, национализм + ревизионизм.

— При Тольятти еще началось. Что Лонго внес за эти четыре года? Ничего! Вечно с запахом социал-демократии. Одного у нас тронут — а там кричат. Забывают, что СССР — оплот мировой революции, сила, которая защищает марксизм-ленинизм. Они все борются за голоса. Просят у нас миллионы долларов и радуются, если увеличат число мандатов. Разве они призывают рабочий класс — ну, не к диктатуре пролетариата, а к захвату власти?

— А французы? Десять миллионов бастовало, а они спасовали.

— Кто может в защиту чистоты и величия марксизма-ленинизма выступить? Кто может поднять голос об опасности? Венгры, немцы — к ним не прислушаются. Только КПСС. Пусть другие колеблются. Важно, чтобы наша партия не колебалась.

— Пройдет месяц-другой, и все опять будут нас слушать.

— Теперь выявились те, кто сразу понял, кто заблуждается.

— Мы не можем поддаваться этому брожению. Кое-кто говорит у нас — как бы не нарушить единство. А зачем нам единство со шведами? На какой основе это единство?

— Мы должны поблагодарить наших рабочих, крестьян, интеллигенцию за то, что они верны КПСС, поддержку оказали. Если будем прислушиваться к одному интеллигенту — сами заблудимся.

— Надо бы пойти к рабочим и сказать — вот я из рабочей семьи. Хочу по-простому рассказать…

— В теоретическом плане надо на пленуме затронуть эти вопросы. Одна-две главные цитаты из Маркса и Ленина. Не надо обижать компартии Франции или Италии, но сказать надо.

— Вывод — мужественный, героический поступок. Нам нельзя оправдываться. Мы защитили дело социализма в Европе.

Я, конечно, понимал, что ввод войск в Чехословакию, вся эта многомесячная нервотрепка отразятся на умонастроении Брежнева, на его психологии, на подходе к тем или иным проблемам. Но столь резких, стремительных перемен я не ожидал. Вместо привычного рассудительного тона, вместо желания разобраться в проблемах, вместо апелляции к практике, к реальности набор идеологических клише худшего пошиба. Из чехословацкой купели вышел другой Брежнев… Мне могут возразить: ты просто идеализировал того, «раннего» Брежнева; не Брежнев изменился, изменилась обстановка, в которой более ярко проступили те черты Брежнева, которые не очень были заметны раньше. Как у подпоручика Дуба, которого Швейк должен был узнать и с плохой стороны… Возможно, только уж слишком заметно.

Где-то на этих же днях ко мне зашел Александр Иванович Алексеев, бывший посол на Кубе (в девичестве — генерал КГБ). Умный, толковый человек. Два месяца он находился в Праге, поддерживая контакты со «здоровыми силами». Его впечатления. Нас там все ненавидят. Никакой контрреволюции там нет. Просто хотят отойти от нас, попробовать задействовать опыт Югославии. По словам Алексеева, он все это изложил Андропову. На что тот изрек: «Уж если ты, Alexandro, так говоришь…»