Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

Ничего тут не поделаешь, — продолжает Топаллер, — российское еврейство, победоносно закончившее спаивание русского народа, переключилось на народ израильский и достигло в этом невиданных успехов. Причем, когда израильский народ проспится и осознает, что оказался в том же положении, что и русский, нас неизбежно депортируют еще в какую-нибудь страну, которую мы конечно же быстренько доведем до государственного алкогольного отравления…»

Разлад в Израиле, столкновения между различными сегментами общества беспокоили руководство. Президент, премьер, министры собирали «русских», выслушивали их, стремились снять напряжение. Разговор шел серьезный. «Будьте уверены, — говорил на встрече с Пересом Александр Каневский (родной брат „майора Томина“), — мы не пропадем. Потому что мы — как ростки из-под асфальта. Если пробились в Союзе, то пробьемся и здесь. Просто здесь есть множество лилипутов, которые устроились работать великанами и не хотят терять свои удобные места. Мы не Гулливеры, но мы — профессионалы и хотим реализовать свои возможности в своей стране». И вполне интеллигентно закончил: «Только нам нужно немножко помочь».

Но в массе своей «русские» были настроены более решительно: надо действовать. «В сложившейся ситуации, — настаивал Борис Девятов, — у „русской алии“ есть один-единственный выход — политическое единство и борьба. Если мы хотим, чтобы нас уважали, мы должны продемонстрировать свою силу, доказать, что мы достойны уважения. Сильных уважают, возможно, даже боятся и никогда не игнорируют. С сильными всегда считаются. Слабых же, как правило, презирают, нередко унижают. Иногда, правда, жалеют и бросают подачки…» В общем, надо создавать партию и пробиваться в кнессет.

По этому пути и пошли. Но беда была в том, что «вожди», потенциальные партийные лидеры никак не умещались в одной партии. Создавались разные союзы, группы, движения и начинали первым делом выяснять отношения между собой. Вожди ругались — «русские» теряли авторитет. На выборах 1992 года кнессет не был взят.

Шаг за шагом набирал очки Щаранский. Созданная им партия в 1996 году пробилась в кнессет (семь мандатов) и получила две министерские должности в правительстве Нетаньяху. К следующим выборам возникает еще одна партия, которую возглавил бывший наперсник Нетаньяху Авигдор Либерман. Часть людей Щаранского перешла к Либерману, а часть выделилась в самостоятельную партию. Так что теперь в кнессете заседают представители трех «русских» партий.

Удельный вес «русских» в экономике, да и в политике Израиля все еще отстает от их потенциала. Но напряжение первых лет «большой алии» снято. Дальше, по мере того, как на смену нынешним отцам станут приходить их дети и внуки, сама проблема в ее нынешней форме будет снята. «Русский» Израиль обречен на растворение в Израиле израильском…

Но пока «русский» Израиль существует, он теснейшим образом связан с Россией, со странами СНГ. В ежедневных русскоязычных газетах наши новости — ешь до отвала. Можно смотреть три телевизионных канала. Каждую неделю — дайджесты российских газет. Мне десятки раз приходилось выступать в разных городах и весях, встречаться с «русскими», и везде — лавина вопросов о российских делах. И потому, что у многих здесь остались родственники, близкие люди. И потому, что некоторые подумывают о возвращении. И потому, что Родина остается Родиной.

Среди вопросов на одном из первых мест — антисемитизм. И в историческом плане, поскольку теперь мы все узнаем много такого, чего не знали. И в плане актуальном, сегодняшнем, поскольку всех волнует оживление антисемитской швали в России.

В июле 1992 года в Иерусалиме открывали памятник евреям, погубленным сталинским режимом. Мне надлежало выступить. Но что-то помешало. И мою непроизнесенную речь опубликовала «Едиот ахронот»:

«Сорок лет назад — 12 августа 1952 года — по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР были расстреляны выдающиеся деятели еврейской культуры, руководители Еврейского антифашистского комитета.

Еще одна кровавая страница среди тысяч таких же страниц советской истории… Мне, человеку, чья жизнь прожита в Советском Союзе, мучительно трудно об этих страницах говорить. Но говорить нужно.

Я не был палачом и не был жертвой. Но я был частью, неотъемлемой частицей того большинства, молчание которого сделало возможным появление палачей и жертв. И теперь, обращая душу к ужасам прошлого, сопереживая с мучениками и сочувствуя несчастным, ведя диалог с собственной совестью, я делаю это не только для того, чтобы склонить голову перед памятью невинных жертв, не только для того, чтобы вновь и вновь проклясть палачей, но и для того, чтобы ни я сам, ни дети мои, ни мои внуки никогда больше не молчали…