Александр Бовин - XX век как жизнь. Воспоминания

Мы тесно связаны с отделом пропаганды ЦК КПСС. В президиумах наших пленумов мы всегда видим внушительную, но молчаливую фигуру товарища Севрука. Но сегодня вместо него присутствует, как сказал товарищ Афанасьев, „наш друг Виктор Николаевич“. Товарищ Бакланов, значит. Так вот, я бы очень просил товарища Бакланова выйти на трибуну и изложить позицию отдела пропаганды: как отнеслись к статье Андреевой, какие давали рекомендации прессе, советовали выступать против статьи Андреевой или поддерживать ее. Партийное руководство должно быть гласным, а не анонимным.

В проекте решения нашего заседания есть несколько строчек о статье „Правды“ от 5 апреля. Мне эти строчки представляются слишком куцыми, аморфными. Я бы предложил заменить их двумя пунктами.

Первый. Правление Союза журналистов СССР решительно отвергает политическую платформу, изложенную в статье Андреевой, а также выражает порицание редколлегиям тех газет, которые опубликовали указанную статью.

Второй пункт. Правление Союза журналистов СССР полностью поддерживает политическую линию, изложенную в редакционной статье „Правды“ от 5 апреля, и призывает всех работников средств массовой информации активно бороться за претворение этой линии в жизнь, за перестройку».

Что мямлил Бакланов, за давностью времен не помню. Наверное, петлял. Упомянутый выше его начальник — Севрук был явно настроен антиперестроечно. Но привык бояться властей предержащих. Поэтому — служил. А там, где служба расходится с настроением, но считается «главнее» настроения, приходится петлять. И чинов нижестоящих выстраивать соответственно…

У меня между службой («Известиями») и настроением зазор хотя и не слишком большой, но был. Настроение имело прочные корни в «шестидесятничестве» и поэтому стремилось лелеять и холить появившиеся цветы перестройки. «Известия» в лице Лаптева и особенно его первого зама Ефимова не возражали против перестройки, но «энергетика» у них, что ли, была другая… Наши «политритмы» не всегда совпадали. Им иногда казалось, что я тороплюсь и тороплю события. Раздавался свисток: «Офсайд!»

Но это случалось крайне редко, потому что я оказался не внутри перестройки, а как бы рядом. Профессионально я все-таки выродился в международника. Вникал в международные проблемы. Писал и выступал на международные темы. И мои профессиональные требования к перестройке сводились к тому, чтобы не мешали мне работать, заниматься любимыми международными делами.

Раньше той проблематикой, которая теперь стала стержневой для перестройки — эффективность экономики, демократия и права человека, партия и общество и т. п., — я занимался на «отхожих промыслах», где, работая в той или иной группе, мог контактировать с начальством и влиять (весьма ограниченно, конечно) на формирование политики. Теперь «промыслы» для меня были закрыты. Писать на собственно перестроечные темы я рискнул не сразу. Тем более что родная газета тоже не сразу стала воспринимать меня в этой роли.

Одно из первых сражений произошло в связи со статьей, которую я назвал «Резерв памяти». Сейчас уже не помню почему, но «Известия» не захотели ее печатать. Мне же статья была дорога, я писал ее одним махом, от сердца… Выручил Игнатенко, который тогда был главным в «Новом времени». День взял на раздумья (и, видимо, на телефонные перезвоны) и напечатал (Новое время. 1987. № 5). Чем и обрек читателя моих воспоминаний на знакомство со статьей. Итак:

«Наконец-то настало время, когда всем стало особенно интересно вслух размышлять о делах государственных, партийных. Формируется, активизируется, становится все более эффективным общественное мнение…

Это хорошо.

Каждый, разумеется, воспринимает время сквозь призму своего индивидуального опыта. Поэтому мои наблюдения, мои впечатления ограниченны, субъективны. Это я на всякий случай оправдываюсь, ибо выхожу за пределы, отмеренные мне профессией журналиста-международника.

Развернешь газету, включишь телевизор — идет борьба за выполнение решений XXVII съезда КПСС, все перестраиваются и все критикуют. Умом приветствую пафос обличения. Но сердце болит. Слишком грязи много накопилось. Слишком многие люди с партбилетами обманывали, предавали партию. Говорю себе: правда целебна, хорошо, что не прячем язвы свои. Надо пройти через это — чтобы с чистыми руками и с чистой совестью драться за линию партии.

Отрицаем во имя утверждения… Что же и как утверждаем? Утверждаем идеи XXVII съезда. Так должно быть. Но беда-то в том, что не всегда и не везде это так. От разных людей приходится слышать примерно одно и то же. Все еще велик зазор между словами и делами. Смена кадров далеко не везде ведет к смене стиля и методов работы. Получается, что в Москве говорят по-новому, а на местах дело идет по-старому; речи о перестройке и ускорении часто прикрывают отсутствие того и другого.