Олег Матвейчев: Суверенитет духа

Я написал книгу «Практика против теории», где показал, что анализ, теория, созерцание идут на поводу у созерцаемого, они реактивны, тогда как практика (когда она нетехнологична) может быть поэтичной, то есть может творить из ничего, отрываться от фактичности, от сущего и быть источником социальных и иных инноваций.

А. Н. Как вы относитесь к тезису современного русского философа Ф. И. Гиренока о том, что в наше время мыслит не философ, а менеджер?

О. М.: Это похоже на то, о чем я только что сказал, отвечая на ваш вопрос о практике и теории. Однако, возможно, что Ф. И. Гиренок имел в виду нечто другое, ведь он рассуждал о соотношении «мысль — текст, публикация» и о мыслителе и «менеджере мысли». Если же под менеджментом понимать целерациональную деятельность (как менеджмент на производстве, в бизнесе), то там нет никакого мышления, ибо мышление не есть целерациональная деятельность, о чем не раз говорил тот же Гиренок.

А. Н. Говоря о различении «народной философии» и «философии народа» вы невольно утверждаете о существовании национальной философии — одного из философских идолов. Можете прояснить свою позицию?

О. М. Я не за то, как твердят сейчас сплошь и рядом, чтобы «у народа была своя философия», я за то, чтобы, образно говоря, «у философии был народ». Если быть еще более точным, каждый народдолжен завоевывать себе место в истории Бытия и в мыслящей и отвечающей Бытию философии. Причем он должен тратить на это силы как народ, одиночка такое место не завоюет. Как Гагарин стал возможен только как усилие огромной машины образования, науки, техники, государственной организации, экономики, так и Хайдеггер, например, — это наследие всей немецкой философии за несколько веков. В его последнем рывке сконцентрирована вся мощь народа, его усилия — все его прежние инвестиции. Поэтому философы, пророки и поэты — сыны народа, но в то же время они уже и не принадлежат народу, их народ принадлежит им, поскольку он исполняет, как подданный, тот приказ, который философ, пророк, святой, поэт сами, в свою очередь, почерпнули из над-народной, ино-родной сферы. Не философия выражает бытие народа, а народ выражает философское Бытие, если такой счастливый великий миг (по историческим масштабам — эпоха) ему удается.

Чтобы было понятней, скажу: будь моя воля, я бы тратил на философское образование не меньше, чем на оборону. Посадил бы всех зеков в «одиночки» и вместо ненужного труда заставлял бы их прочитывать по 50 философских первоисточников в год. Я бы весь стабилизационный фонд пустил на переводы и издания философских книг, которые бы продавались в каждом ларьке как водка. И так далее.

Что бы это дало? Не знаю, что в социальном, экономическом и политическом плане, но знаю, что благодаря этому усилию появились бы несколько великих философов через сколько-то лет. А эти философы изменили бы облик и Земли, и истории. Они создали бы мир, в котором, может, уже и не было бы места ни социальному, ни экономике, ни политике.

И такой подвиг, и такой поворот — это лучшее, что может случиться в судьбе народа. Раз уж все народы смертны, то смерть со славой лучше, чем смерть от обжорства гамбургерами, тем более, что даже это нам не грозит — скорее уж издыхание от голода, холода, трудов, военных тягот, мягкого и жесткого геноцида, ассимиляции другими пассионариями.

А. Н. Над чем вы работаете сейчас? Что у вас планируется в будущем?

О. М. У меня лежит штук 10 книг в незаконченном варианте. То есть по 50–100 страниц текстов на определенную тему. Будь у меня месяц свободного времени на каждую книгу, я бы их привел в порядок и мог выпускать в свет. К сожалению, месяц времени — непозволительная роскошь. Вынужден зарабатывать на хлеб с маслом и кормить большую семью. Занимаюсь всякой ерундой, пишу пиар-концепции, бизнес-планы, делаю политические кампании, провожу обучающие семинары. Хотя любой олигарх, дав мне содержание, обессмертил бы свое имя. Это шутка, но в ней есть только доля шутки…

Ходишь по старым кладбищам и видишь огромные могилы «купцов первой гильдии» и «надворных советников». Их имена сейчас никому ничего не говорят, а ведь когда-то эти люди вершили судьбы России. Кто через сотню лет вспомнит имена нынешних богатеев? А если и вспомнят, то словами проклятий…

Что касается существа вопроса, то есть несколько тем, которые меня волнуют. В области философии — это выявление черт того, что будет после постмодернизма. В области политологии — новый политический дискурс, то есть выработка, если это вообще возможно, абсолютно нового политического языка взамен устаревших «диктатур» и «демократий». В области политических технологий и пиара — рисковые стратегии, искусство провокаций и событий. В области психологии — развитие идей, которые я уже высказал в книге «Антипсихология». В области экономики и менеджмента меня интересует проблема режиссируемых кризисов. У меня есть даже название для книги: «Бизнес в стиле панк». Я выделил более 20 сил и субъектов, которым в мире выгоды кризисы и нестабильность по экономическим, как правило, мотивам. И я анализирую их стратегию и тактику. Оказывается, очень многие заинтересованы в нестабильности, и всякие кризисы отнюдь не случайны.