Олег Матвейчев - Суверенитет духа

А. Н. Можно ли считать современную философию служанкой экономики?

О. М. Кто-то из мудрых сказал, что не бывает плохой поэзии: если поэзия плоха, то это уже просто НЕ поэзия. Философия, если она служанка экономики, просто не является философией. Что касается экономики, то пора уже избавляться от этой чумы — мнения о ее какой-то там первичности. Если и есть в мире что-то самое последнее, так это экономика. И это, прежде всего, знают сами богатые и те, кто обладают властью. Никто из тех, кто правит миром, давно не думает о деньгах, их решения принимаются исходя цели реализовывать проекты, отражающие какие-то ценности. А они берутся из публицистики, которая понятна правящей элите, а публицистика все берет из философии. То есть в конечном счете с большим опозданием, отсрочкой, миром все же правят философы.

А. Н. Вы с особым философским трепетом относитесь к фигуре Мартина Хайдеггера. Какое влияние оказал на вас этот немецкий мыслитель?

О. М. Я много лет поддерживаю сайт www.heidegger.ru. где выложено все, что выходило на русском языке из творчества Хайдеггера. Приходилось все это сканировать, редактировать, оформлять и проч. Что касается влияния… Само это слово еще недостаточно прояснено. Разве что в «Сфера*» Петера Слотердайка появился интересный проблеск. А вообще… Понятно, что кого ни возьми, все на всех влияли. Вычислять, в какой мере кто и на кого — бесполезно. Меня, например, больше интересует проблема не-влияния.

Меня удивляет, потрясает, как это Хайдеггер, или Кант, или Гегель, или Платон с Аристотелем НЕ повлияли на пять миллиардов человек, живущих на Земле? Ну, ладно, кто-то не имел возможности их прочесть. Но элита, учившаяся в Кембриджах и Йелях, она-то имела возможность хоть пару абзацев прочесть… Вот меня и интересует, как можно прочесть даже пару страниц великих философов и продолжать жить как прежде? Как получается, что стоят тома сочинений, изданные огромными тиражами, и люди проходят мимо? Влияние оказывается невозможным, потому что, грубо говоря, не во что вливаться вливаемому в результате влияния. А как создается сфера, которая может принимать вливаемое? Как закрывается этот сосуд от влияний? А может быть, влияний нет не только у большинства, но и у всех? Ведь говорил же Лейбниц, что монада не имеет окон, а «сходные мысли» мыслителей объясняются сходным положением в универсуме?

А. Н. Кого можно назвать вашим философским учителем? А. В. Перцева? Расскажите поподробнее о его философской деятельности.

О. М. Я слушал лекции Перцева, когда учился в УрГУ, но нельзя назвать его моим учителем. Я ведь в разное время слушал и Рикера, и Деррида, и Бибихина, но откуда такое предпочтение фонетической передаче слов письменной? Гегеля, Маркса, Хайдеггера, Ницше я читал больше, чем всех отечественных философов вместе взятых, и больше всех, чем кого-либо когда-либо мне удалось послушать.

Вообще, я считаю, мне повезло со временем и местом учебы. С одной стороны, это еще был СССР, когда платились стипендии и можно было учиться, не подрабатывая, с другой стороны, система уже настолько ослабла, что всякий дисциплинарный и идеологический контроль отсутствовал. Было время, когда я посещал университет три — пять раз за семестр, что не помешало мне получить «красный» диплом. Зато я лежал в общежитии и читал первоисточники: Платона и Канта, Шеллинга и Шелера, Маклюэна и Шопенгауэра, Шестова и Бодрийара…

В Москве трудно такое представить. В МГУ учат «светила», а значит, надо именно их посещать и читать, и контроль за первым философским факультетом страны оставался. Я общался с коллегами, и они мне завидовали. «Вот, — говорили они, — а нам приходится ходить на какие-то семинары, слушать какие-то лекции, обязательная посещаемость»…

Разительно отличались и наши научные работы. Я часто писал в форме эссе. Это вообще никто бы не допустил в МГУ к защите. В цитируемых источниках у меня никогда не было ни Нарского, ни Ойзермана, ни вообще никого из интерпретаторов, тем более советских. Только Гераклит, Парменид, Кант, Гегель, Хайдеггер и др. В худшем случае Леви-Стросс или Хабермас какие-нибудь.

Есть так называемая «пирамида обучения», согласно которой лучше усваивается материал не из лекций, а из дискуссий. Вот в этом смысле философское общежитие — лучший учитель: «Спасибо партии родной за пятилетний выходной!». Проходишь, бывало, в три часа ночи по коридору: из одной двери слышны звуки хорошего джаза-cool, из другой доносятся стихи, это собрались пять пьяных мужиков и читают друг другу Гумилева и Блока, а в третьей — какой-то яростный спор: «А куда ты денешь трансцендентальное единство апперцепции, а?» — кричит один. А другой отвечает: «А оно снимается в абсолютности субъекта!». И так день за днем, ночь за ночью, пять лет.