Сергей Кургинян - Россия - власть и оппозиция

Откуда такое сходство? — Ответ очевиден. «Это» отрабатывалось десятилетиями, передавалось чуть ли не по наследству, составляло общий «цекистский» код патриотической и диссидентско-демократичсской журналистики. Высокопоставленная идеологизированная советская интеллигенция (даже в диссидентской ее модификации) была слепком власти, отражением умонастроений своих партийных и прочих тренеров и опекунов.

Ярчайший пример — известный наш режиссер Ю. П. Любимов. Но разве другие — и «демократы», и пресловутые «белые» — не шли «наверх» по тем же властным ступеням? Отсюда их поразительное родовое единство при видовых противоположностях.

Общеизвестно, что скрытым опекуном Солженицына был сам Суслов. Что касается оппонента Солженицына — Сахарова, то ворчливая беззубость власти по отношению к этому, как говорила власть, «злейшему врагу коммунизма и СССР» — тоже весьма знаменательна: перестройку готовили задолго до 1985 года, и это — общеизвестно.

Спускаясь от вершин «двугорбого» политического Олимпа к его подножью, мы находим все то же самое. В парткомах ВУЗов, где я учился, в цензурных инстанциях, где приходилось защищать театральные спектакли в застойные годы, в райкомах и горкомах, в комсомоле и прочих инстанциях, — всюду были в изобилии «двугорбые диссиденты». «Локальный минимум» почему-то находился лишь в зоне развития официальной идеологии — коммунизма. Здесь «двугорбые» элитарии (консультанты, эксперты и прочие) с одинаковым презрением говорили свое салонное «фе». А их кондовые начальники-волкодавы, перемещенные в идеологию за плохое руководство мясо-молочными комбинатами, давили все, что могло спасти идеологический фундамент Союзного государства, давили — с остервенелой злобностью самоубийц, с амбициозностью, порождаемой предельным невежеством и трусливым желанием исподтишка причаститься все того же «двугорбого» диссидентства.

Перестройка рождалась там, на этих «горбах», и ее символ — «Горби» (то есть «двугорбый верблюд») тоже далеко не случаен. Разве элита патриотических почвенников мало сделала для торжества перестройки? Разве перед Горбачевым заискивали одни «демократы»? — Полно! Вспомним конец 80-х годов.

Апогея же достигло это заискивание, постыдное это холуйство в ноябре 1990 года (уже совсем накануне крушения СССР), на встрече М. С. Горбачева с «деятелями культуры», где В. Крупин и Ст. Куняев едва ли не перещеголяли своих «антиподов», заверяя в своей рабской преданности горбачевскому «престолу» и скорбя о малой зарплате преступного президента.

Вот почему на повестке дня вопрос не о той или иной трансформации партийных структур, а о другой элите. Ибо серое ничто кондовых «начальничков», в поразительном количестве скопившееся в верхних этажах коммунистической «пирамиды» и умертвившее великое государство, преподало нам всем урок на части бережного отношения к так называемым «каналам вертикальной мобильности». Стране нужна элита, способная отстаивать интересы страны. Но эта элита ничего общего с «двугорбыми» застойными элитариями, с управляемой «фрондой» застоя, с правыми и левыми «шестидесятниками», с эмиграцией всех родов и оттенков — не имеет.

Само слово «элита» не вызывает во мне восторга. И даже с той оговоркой, что под «элитой» я имею ввиду нечто отличное от «салона», признаюсь: употребление этого термина не доставляют мне творческого удовлетворения.

Более того: чисто по-человечески я ненавижу слово «элита». Всю свою жизнь я делал все возможное, чтобы держаться от нее как можно дальше. В этом помогала мне моя мать, тщательно оберегая от элитарных спецшкол, куда друзья семьи не раз пытались меня спровадить.

Я ненавижу амбициозный кретинический дух гельфандо-дынкинских элитарных физматшкол семидесятых годов, где молодые люди рассуждали друг о друге, кто из них «гений», кто «талант», а кто «просто способный». В итоге даже действительно способные (а не просто натасканные) юнцы, кончавшие школу номер два при Московском университете, отправлялись вскоре в научное небытие, неспособные защитить даже кандидатскую диссертацию.

Я с глубочайшим скепсисом отношусь к столь модной у нас сегодня «теории элит» в ее классическом западном исполнении. И я считал и считаю, что Дух парит везде и повсюду.

Но я ненавижу и тупое сытое ничтожество парткабинетов 70-х годов, которое, как это ни странно, было падко на всякого рода «элитаристику».

Я люблю профессионалов, талантливых, влюбленных в свое дело, в свое государство и свой народ людей, творчески одержимых, постоянно находящихся в поиске. Я люблю их, где бы они ни встречались — у токарного станка, на университетской кафедре или в высоком управленческом кабинете.