Сергей Кургинян - Россия - власть и оппозиция

Ткань западного мира предполагает использование подобного метода с получением сколько-то адекватного знания. Ткань российского бытия распадается, рассыпается, ускользает, уходит из под наблюдения на глубину (феномен града Китежа).

Разница между нами давняя. Мы разошлись, начиная с кирилло-мефодиевской реформы, а в общем-то еще намного раньше. Мы перевели священные тексты на свой собственный язык и тем самым создали не расчлененно-состыковочную конструкцию из двух лежащих друг на друге, но не проникающих друг в друга «кубиков» (язычество и христианство), а языческо-христианский «раствор», где молекулы двух религий, их атомы, их тончайшие эфирные элементы растворены друг в друге и образуют нерасчленимую ткань.

Элитный латинский «кубик» западного христианства с недоступными для народа латинскими текстами (знание латинского языка = код элитности) лежит в западной культуре на поверхности твердого, кристаллического западного язычества. Взаимодиффузии фактически нет. Попытка Лютера перевести священные тексты на язык народа была поздней и неадекватной. Западный код был уже непреодолим.

Русское, славянское, скифское, праславянское язычество было иным, открытым для проникновения в глубь него православия. Да, растворенность — это код нашей культуры. Не только трансцендентное и имманентное взаимно растворяются в русском духовном континууме, но и все этапы исторического движения России лишь насыщают единый раствор новыми компонентами. Создается совершенно особый тип бытия, ткань просветленного духо-материального мира. Эту ткань расчленить нельзя, а каждый, кто начинает расчленять ее, терпит фиаско и остается ни с чем.

Начинает Запад применять свои инструменты и не познает ничего. Нет знания, а есть ускользание. В этом вся заковыка. Может быть, стремление Запада, его подспудная мысль не в том, чтобы уничтожить Россию (это вторично), а в том, чтобы вырвать у нее ее тайну. Но метод, которым Запад располагает (а другого у него нет), бесконечно слаб по отношению к подобной задаче. Пусть займутся лучше собой.

Нам Богом предрасположено находиться рядом, но двигаться разными путями в истории. Возможно, существует и точка схода, но эта точка не экуменизм и не «всемирное государство», а многомодальное человечество. Оно-то и есть та тайна, в которую нам предстоит проникнуть.

А фашизм — это попытка сомкнуть напрямую западный и восточный коды, минуя Россию и сбрасывая ее.

Мне не хотелось бы выглядеть германофобом. Германия столь же двулика, сколь и другая страна. Не надо демонизировать великую немецкую культуру и великий немецкий народ. Но есть грань между немецкой «нормой» и немецкой «патологией». Немцы здесь не исключение. Подобная грань есть в любой культуре. И важно нащупать ее. Для меня эта грань проходит между Ницше и Вагнером, между попыткой более глубокого проникновения в христианство и сбросом христианства с обнажением языческого «кубика», языческого «твердого основания».

В России такого «твердого основания» нет, поэтому попытка имитировать немецкие фашистские технологии не только преступна и безнравственна, но и безграмотна, если не провокационно.

Власть над миром под эгидой западно-восточного неоязычества — это не только аморальная политическая авантюра, но и бесконечная пошлость. Пошлость без берегов. В этом случае важна уже не тайна и не метаистория, а всего лишь тиражирование скотских форм «тайноскотства», если хотите. Пошлость — это болезнь Запада, и он всегда нам хотел эту болезнь привить через отчаяние, через неверие в себя и через фашизм как квинтэссенцию отчаяния и неверия.

К фашизму всегда толкает отчаяние и неверие. Возьмем к примеру уже рассмотренную нами попытку вынуть «иудаистский блок» из православия и вставить вместо него буддизм. В подобной попытке все нерусское и антирусское, прежде всего сам метод. Будто бы можно оперировать в русской вере отдельными блоками и заменять эти блоки, как в ЭВМ.

Продиктовано это — все тем же отчаянием и непониманием сути Святой Троицы в ее мистико-историческом смысле. Говорить об этом много бессмысленно. Непонимающий все равно не поймет. И тем не менее надо знать, что в православии не два начала, а три. И каждый раз, когда сознание пытается, цепляясь за дуальность начал, бороться с одним из них, возникает духовная онкология, а не обновление веры, православие держится на троичности, в том числе и на тройственности себя самого, на внутренней тройственности. Тройственность и является тайной русской: Веры, русского Пути, русской Истории.