Квентин Скиннер - Макиавелли. Очень краткое введение

Макиавелли предлагает следующее решение. Законы конституции должны быть выстроены с инженерной точностью – так, чтобы удерживалось тончайшее равновесие между оппозиционными силами, чтобы все партии оставались причастны делу управления государством и находились друг у друга «на виду», дабы предвосхищать «надменность богатых» и «волюнтаризм народа» (199). Поскольку соперничающие группы будут ревностно следить друг за другом, чтобы пресечь любую попытку захватить власть, то они окажут друг на друга воздействие, которое будет способствовать принятию законов и учреждению институтов, «благоприятствующих гражданской свободе». Фракции, хоть и станут ориентироваться на исполнение собственных эгоистичных интересов, при принятии законов смогут направляться, будто бы невидимой рукой, на выполнение потребностей общества: «все законы будут приниматься во благо свободы», и это станет «результатом разногласий» между правящими группировками (203).

Подобная похвала раздорам испугала современников Макиавелли. Франческо Гуччиардини в своем «Рассуждении о “Рассуждениях…”» обращается к общественности с такими словами: «хвалить разобщенность все равно что хвалить состояние больного человека, так как оно покажет благоприятное действие лекарства» [16] . Идея Макиавелли шла вразрез с традицией республиканской мысли Флоренции, с представлением о том, что всякое несогласие должно изгоняться из общества как ведущее к расколу, а институт партий составляет смертельную угрозу гражданской свободе. Этой точке зрения придавалось особенное значение в обществе с конца XIII века, когда Ремиджо де’Джиролами, Брунетто Латини, Дино Компаньи и, более всех, Данте открыто обличали своих земляков за то, что те ставили под угрозу свободу, не желая существовать мирно. Настаивать, как это делал Макиавелли, на поразительном мнении, что беспорядки в Риме «заслуживают высочайшей похвалы», было равносильно отречению от самых заветных постулатов флорентийского гуманизма.

Как бы то ни было, Макиавелли не раскаивался и продолжал атаку на общепринятые представления. Он согласен с «мнением большинства», что продолжительные столкновения между плебсом и знатью в Риме привели город к «полной неразберихе», и только «благая Фортуна и военная virtu » спасли его от раздробленности. Однако политик настаивает, что те, кто порицает беспорядки в Риме, не смогли не признать, что эти беспорядки служат препятствием триумфу узких интересов и, таким образом, они [порицающие беспорядки] «ошибаются в выявлении первопричины, делающей Рим свободным» (202). Поэтому, приходит к выводу Макиавелли, даже если беспорядки являются злом изначально, они, тем не менее, «зло, необходимое для достижения величия Рима» (211).

Макиавелли утверждает, что, хотя смешанная конституция и необходима, при ней, вне всякого сомнения, нужно продолжать следить за сохранением свободы. Он вновь предостерегает, что большинство людей имеют склонность идти на поводу у собственных амбиций, а не следовать интересам общества, «и никогда не сделают ничего хорошего, если на то нет необходимости» (201). Поэтому будет развиваться тенденция, когда облеченные властью граждане или политические группировки будут стремиться нарушить баланс сил и заставить конституцию служить их собственным эгоистичным интересам, и заронят семена коррупции в жизнь государства, ставя под угрозу его свободу.

Для борьбы с этой неизбежной угрозой Макиавелли предлагает следующее конституционное преобразование. Важно быть бдительным и сразу замечать сигналы опасности – например, уметь определять ситуации, которые могут поставить отдельных граждан или политическую партию в условия обладания большей властью (265). Также для решения этой проблемы необходимо подготовить кодекс законов и специальные государственные институты. Неотъемлемой частью порядка, оrdini , в республике является ситуация, когда за гражданами ведется наблюдение, и они не могут, прикрываясь благими намерениями, вершить злые дела (291). В конце концов, абсолютно всем важно «держать глаза открытыми» и быть готовыми не только сразу определить коварную тенденцию к коррупции, но также и прибегнуть к силе закона, чтобы уничтожить эту тенденцию сразу же, а лучше всего даже еще до начала того, как она начнет становиться злом (266).

Макиавелли объединяет этот анализ с предположением, что в истории Рима существует еще один урок обращения с конституцией, который стоит запомнить. Поскольку Рим сумел сохранять свободу на протяжении более четырех столетий, по-видимому, его граждане моментально выделяли малейшие намеки на угрозу независимости и сразу же наводили порядок. Следовательно, если мы хотим научиться видеть такую угрозу и находить против нее средства, нужно почаще обращаться к истории Римской республики, применять ее мудрость к реалиям современности.