Олег Мороз - Так кто же развалил Союз?

Однако было такое ощущение, что большинство выступавших в прениях словно бы не слышали доклада Ельцина, его предложений, намеченной им программы. Из уст ораторов неслось одно и то же: «Ельцина в отставку… Уйдите по-хорошему…»

«Чего только ни говорили!.. — продолжала газета. — Как только ни выворачивали наизнанку нашу многострадальную кровавую историю советского периода!.. И угроза репрессий вкупе с диктатурой исходит от демократов, и пересажать они готовы чуть ли не всех поголовно, устроив «новый 37-й»… В общем даже воспаленная фантазия не подскажет многого из того, что мы услышали… Секретарь обкома заученно клялся в верности «интересам всего простого народа». Генерал обличал антигуманную, кровожадную сущность демократии и демократов. Высокопоставленный чин употреблял через слово: «Мы, избиратели». А все вместе они проводили очень даже знакомую линию: пора, мол, прекратить оплевывать наше Отечество и его историю, время «вернуть народу отбираемые у него и накопленные трудом поколений ценности». Договорились даже до «звериного демократического оскала». Дальше уж, как говорится, плыть некуда. Особенно если вспомнить «демократическую» армейскую технику, спецназы и цепи оцеплений в первый день работы российского съезда. Нет, не демократов пугал генеральный секретарь одной из партий — подбадривал боевых товарищей».

Думаю, и пугал противников, и подбадривал соратников. Было и то, и другое.

В конце прений «шестерка» устами одного из своих членов, Исаева, огласила очередное политическое заявление. В нем выражалась благодарность всем, «кто нашел в себе мужество поддержать нашу позицию», и выдвигался ультиматум:

«Позиции изложены, пора дать оценки. Надо ставить на тайное голосование вопрос о доверии всему руководству, избранному Съездом. Мы хотим получить моральную, политическую поддержку Съезда».

«О доверии всему руководству, избранному Съездом…» То есть члены «шестерки» готовы были пожертвовать и своими креслами (там собрались два заместителя Ельцина, два председателя палат и два их заместителя), лишь бы избавиться от Ельцина.

Впрочем, надо полагать, они были уверены, что снова всплывут на поверхность после того, как Ельцин будет низложен.

Председательствовала Горячева. Она вновь отказалась поставить на голосование вопрос о включении в повестку дня дополнительного пункта — о внесении в Конституцию изменений, касающихся учреждения института президентства. Вместо этого предлагалось вот голосовать о доверии руководству — фактически о доверии Ельцину.

И тут произошел взрыв. Десятки депутатов с криками возмущения вскочили с мест и заблокировали подходы к президиуму и трибуне. Горячева была в растерянности, не знала, что делать. Пришлось объявить более чем двухчасовой перерыв, во время которого представителям основных политических фракций и групп долженствовало придти к какому-то согласию по вопросу о президентстве. Вроде бы предварительно до чего-то договорились. Однако в этот день — 1 апреля — этот вопрос вновь не был решен.

Съезд собирались закончить 2 апреля…

В этот день обсуждалось постановление по докладу Ельцина. Коммунисты вносили всякого рода «запретительные» поправки — запретить забастовки, не допускать проведения митингов, демонстраций и манифестаций, приостановить действие Закона о печати… Как и предусматривалось в сценарии, сочиненном на Старой площади, поправки заканчивались резкими, на уровне клеветы, обвинениями в адрес Ельцина.

Однако тут сюрприз преподнес Полозков. Он неожиданно выступил с примирительным заявлением, сказал, что сейчас не время менять руководство Верховного Совета, что коммунисты ведут конструктивную работу и если кому-то не нравится их точка зрения, он может перейти в другую фракцию.

Никто ничего не мог понять. Вести оголтелую атаку на Ельцина, на демократов и вдруг такой поворот — чуть ли не к христианскому смирению и взаимной любви. Что случилось? Многие заподозрили тут какой-то подвох. Тем паче, что в это же время в другом месте Москвы проходила I Всеармейская партийная конференция, в которой участвовали и министр обороны Язов, и президент Горбачев. Тональность выступлений на этом собрании была примерно такая же, как коммунистических речей на съезде, может быть, даже резче по свой антидемократической истеричности. Вот пассаж из выступления одного из генералов: