Михаил ЮРЬЕВ - ТРЕТЬЯ ИМПЕРИЯ

Тем не менее, поглядев на российскую жизнь, я не склонен смеяться над этими спорами – напротив, я хорошо их понимаю. Как же так, спросите вы, ведь ты столько объяснял нам про отличия русских от нас в самых базовых вопросах? Да, все так – но только различия эти все какие-то не слишком радикальные. Если считать нашу страну обществом модерна (точнее, постмодерна – классический модерн имеет место в Поднебесной), то его реальным антагонистом, полной противоположностью почти во всем является традиционное религиозное общество: в нашем мире это вовсе не Россия, а Халифат. Там отрицание западных ценностей и установление традиционных проведено абсолютно последовательно, и там действительно все устроено наоборот по сравнению с нами. Прелюбодеев там казнят, а «неверных собак» обращают в рабство. Если бы в России было так же, это не вызывало бы у нашей публики никакого интереса – во всяком случае, не несло бы в себе никакой загадки: когда все знаки плюс меняются на минус, это чуждо, но полностью понятно. А в Империи отрицание западных ценностей, как и вообще регрессное движение к традиционному обществу, весьма половинчато – это видно во всем. Русские формализовали особый статус православия, провозгласили Россию конституционно православной страной – но не объединили Церковь с государством, не объявили симфонию, как это было у них же с древности до 1917 года. Поэтому там нет обязательности вероисповедания и разрешены иные религии в отличие от Халифата. Русские закрепили особый статус и особую роль в Империи русского этноса, но не ввели никаких элементов нацизма, как и принудительной ассимиляции, – хотя в древних традиционных обществах это было в порядке вещей. Да и вообще Империя ныне не вполне русская, а скорее русско-немецкая. Далее, русские отменили демократию и ввели авторитарное правление императора, но сохранили его выборность. Ликвидировали представительскую и законодательную власть в лице парламента, но в значительной степени воссоздали ее в виде земской власти и Земской Думы. Ввели сословность, но не дали ей стать наследственной. Поразили в правах ряд меньшинств, таких как гомосексуалисты или некоторые сектанты, но ограничились запретом на профессии и мерами общественного воздействия вместо естественного для традиционных обществ насильственного наказания. Запретили публичные высказывания против страны и религии, но не распространили запрет на критику действий власти. Ограничили сверхкрупные состояния, но никак не посягали на средние и крупные, как и вообще на свободу предпринимательства. И так во всем – прочтя книгу, вы можете сами продолжить этот список.

Такая позиция появилась не вдруг – еще в середине 10-х годов нашего века, когда в России только начало выкристаллизовываться понимание необходимости возврата к ценностям традиционного российского общества, доминировали другие взгляды, о чем уже говорилось выше. Их носители, русские консерваторы, будучи продолжателями одного из основных российских философских течений XIX века (наиболее ярким представителем которого был К. Леонтьев), отрицали всякий социальный прогресс – и эволюционный, и революционный – и считали российскую самодержавную монархию Романовых почти идеалом общественного устройства. Как ни странно, им был весьма симпатичен Иосиф Великий; если бы он в свое время сделал самодержавие государственной религией СССР (что отнюдь не является невообразимым), то в их понимании это было бы довольно близко к идеалу – Леонтьеву такой вариант виделся как явление «социалистического Константина».

Легко понять, что если бы возобладала эта консервативная линия, то все состоящие из двух частей антиномии, перечисленные в предыдущем абзаце (что сделали – чего не сделали), были бы решены в духе вторых частей. Но тот путь, по которому пошло развитие России, иной – в нем, невзирая на известный фундаментализм, есть место общественному прогрессу со всеми вытекающими последствиями.

Однако путь этот нельзя назвать компромиссом между левым либерализмом и правым консерватизмом – между столь дальними крайностями компромиссов не бывает. Да и Гавриил Великий, как и вся созданная им государственная элита, совсем не был склонен к компромиссам. Скорее можно говорить о том, что сам консерватизм оказался как идейное течение не однозначен; и то, что составляет ныне философскую базу устройства Российской Империи, я бы назвал левым консерватизмом – как бы странно это ни звучало.