Екатерина Великая правила Российской империей тридцать четыре года. Половину из них – воевала. Но до конца XVIII века между Россией и Францией военных столкновений не случалось – не было причин. А Екатерину Алексеевну с Францией связывали самые тёплые чувства: её друзьями, точнее корреспондентами и учителями, были великие французы: Вольтер, Дидро, Д’Аламбер. В Европе её почитали революционеркой (разумеется, в «своей среде» – в обществе монархов и их приближённых). Историк французской дипломатии профессор Пьер Рэн писал: «С пятнадцати лет она живёт в России, овладела её языком, восприняла православие, но духовной пищей ей служит французская литература… Целиком воспитанная на французской культуре, корреспондентка Вольтера, а позднее Гримма и Дидро, Екатерина не доверяет Франции, и это чувство взаимно». Не доверяет? Вполне вероятно. Но только в том случае, если под Францией подразумевать не страну, не народ, не его культуру, а исключительно Бурбонов.
Но когда пришла Великая Французская революция, российская государыня стала её непримиримым врагом. Она не рыдала и не заламывала руки по поводу судьбы королевской четы, как это делала её невестка Мария Фёдоровна. Не исключаю, что она понимала: Людовик XVI и Мария-Антуанетта очень постарались, чтобы заслужить ненависть своего народа. Тем не менее королевскому семейству она сочувствовала. И приверженцам Бурбонов, вынужденным бежать из своей страны, – тоже. В праве поселиться в России не отказывала никому из изгнанников.
В коалицию европейских держав, начавшую войну против французской республики, Екатерина вступила. Но лишь номинально. Посылать своих солдат умирать за чужие интересы?! Никогда! Её недаром называли Великой.
В связи с революцией (которую тоже называли Великой) государыню волновало преимущественно одно: как бы якобинская зараза не поразила умы и сердца её подданных. Стоило ей узнать о чём-то подобном, увлечение идеями республиканцев немедленно пресекалось. Лучшее тому доказательство – судьба Павла Строганова, об увлечении которого идеями революции я уже писала. Узнав о его поведении, она повелела одному из ближайших своих сподвижников, Александру Сергеевичу Строганову немедленно воротить сына домой.
Строганов-старший письмо с приказом немедленно вернуться в Петербург отправил сыну в тот же день. Более того, чтобы «вырвать мальчика из рук мятежников» в Париж был послан его кузен, Николай Николаевич Новосильцев (о них обоих мне ещё предстоит упоминать). Павел, разумеется, приказу отца подчинился.
Павел Строганов был человек умный, делать революцию в России в его намерения не входило. Тем не менее императрица повелела вернувшемуся на родину «блудному сыну» немедленно покинуть столицу и отправиться в подмосковное родовое имение Братцево. Вернувшись из ссылки, Строганов при любом удобном случае будет много и восторженно рассказывать своему другу, наследнику престола, о событиях в Париже, не только свидетелем, но и участником которых ему случилось быть.
Но это будет много позднее, а пока Екатерина гостеприимно встречала французских эмигрантов, давала им приют и средства к существованию, но только не войска. Была убеждена: если уж русскому солдату придётся умирать, то только за интересы России.
У Павла Петровича взгляды были другие (может быть, даже и не по убеждению, а по необузданному желанию во всём противоречить матери). Поэтому он готов был воевать. И то, что его солдатам придётся проливать кровь за интересы, к России отношения не имеющие, его не останавливало.
Кроме главного побудительного мотива всей деятельности нового императора были и другие, для главы государства, мягко говоря, не слишком серьёзные. Во-первых, неотступное и неослабное давление супруги Марии Фёдоровны, чьи родственники были жестоко обижены сначала Наполеоном (он захватил принадлежавшие им земли), а потом австрийцами (те были возмущены, что герцог Вюртембергский вступил в переговоры с «узурпатором»). К тому же венценосная бюргерша не могла простить австрийскому эрцгерцогу Францу «коварной измены» (тот был женат на младшей сестре Марии Фёдоровны Елизавете, а после её смерти вместо того, чтобы до конца дней лить слёзы, посмел жениться на своей неаполитанской кузине). В общем, соображения государственной важности…
Были и те, кого сейчас назвали бы агентами влияния. Русский посол в Лондоне граф Семён Романович Воронцов за двадцать один год пребывания на этом посту превратился едва ли ни в стопроцентного англичанина. Под влиянием главы английского правительства Вильяма Питта (создателя и вдохновителя третьей антифранцузской коалиции) он готов был всеми силами толкать Павла на военный союз с англичанами против Наполеона. Что это даст России, его не занимало. Существует мнение, что заговор против Павла инициировал и финансировал именно Воронцов, после того как российский государь начал сближаться с Наполеоном: такой союз мог принести много бед Британской империи.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу