Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Не сумел он спасти и Александра, которого, судя по записям в дневнике, искренне любил. Даже диагноза государю поставить не сумел (как, впрочем, и другие весьма опытные врачи, бывшие рядом с больным в Таганроге). В записях лейб-хирурга много загадочного, дающего повод тем, кто сомневается в смерти Александра, утверждать, что он ушёл из Таганрога и окончил жизнь в облике простого русского мужика Феодора Козьмича. Уже первая запись вызывает недоумение. В день приезда императора в Таганрог (Виллие приезжает с ним вместе) лейб-медик записывает: «Nous arrivames a Taganrog ou finit la premiere partie du voyage» («Мы приехали в Таганрог и закончили первую часть путешествия»). И затем под чертой ставит слово «finis». Не буду углубляться в лингвистические исследования глагольных форм, которые смущают историков и заставляют думать, что записи делались постфактум. Если странные глагольные формы – не просто ошибки Виллие, неидеально владевшего французским, то зачем ему всё это понадобилось? По чьей просьбе или приказу писал он дневник задним числом? Кого пытался оправдать? Или запутать?

Виллие был в числе тех немногих, кто сопровождал государя в поездке из Таганрога в Крым. Из этого логично сделать вывод, что, не желая даже на короткое время расставаться с врачом, Александр заботился о своём здоровье. И вдруг – такая легкомысленная поездка в Георгиевский монастырь. В лёгком мундире, без шинели, в сопровождении одного фельдъегеря. Результат – простуда, ставшая роковой.

По свидетельствам императрицы и Петра Михайловича Волконского, Александр своему врачу доверял и очень его любил. Судя по характеру записей в дневнике, даже если они были сделаны после трагедии, очевидно: лейб-медик отвечал государю самой искренней приязнью. «Ночь прошла дурно. Отказ принять лекарство. Он приводит меня в отчаяние». «Как я припоминаю [47] , сегодня ночью я выписал лекарства для завтрашнего утра, если мы сможем посредством хитрости убедить его принимать их. Это жестоко, нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным. Я – несчастный».

«Когда я говорю о кровопускании, он приходит в бешенство и не удостаивает говорить со мной». «На другой день говорит: “Я надеюсь, вы не сердитесь на меня за это, у меня мои причины”». «Что за печальная моя миссия объявить ему о его близком разрушении в присутствии её величества императрицы, которая пришла предложить ему верное средство: sacrementum [48] ».

Все последние ночи проводил Виллие у постели больного. Он и Елизавета Алексеевна. Из дневника: «Её величество императрица, которая провела много часов вместе со мною, одна у кровати императора все эти дни, оставалась до тех пор, пока наступила кончина в 11 часов без 20 минут сегодняшнего утра».

Якову Васильевичу снова, как после гибели императора Павла, приходится подписывать «Акт о кончине». Под этим актом четыре подписи: «Член Государственного Совета, генерал от инфантерии, генерал-адъютант князь Пётр Волконский [49] ; член Государственного Совета, начальник главного штаба, генерал-адъютант барон Дибич [50] ; баронет Яков Виллие, тайный советник [51] и лейб-медик; Конрад Стоффреген, действительный статский советник [52] и лейб-медик [53] .

Слух о том, что Александр вовсе не умер, а, тяготясь властью, ушёл с посохом в неведомую даль, чтобы спустя много лет появиться в Сибири под именем старца Феодора Козьмича, то затихает, то появляется снова вот уже без малого двести лет. Кто знает? Трое знали наверняка. Елизавета Алексеевна пережила супруга всего на несколько месяцев, князь Волконский умер в 1852 году. Виллие прожил после этого ещё семь лет. Он оставался единственным, кто мог абсолютно достоверно ответить на вопрос: умер император Александр или ушёл странствовать. Не ответил, не проговорился.

И всё-таки однажды доктор Виллие сказал нечто, порождающее новые сомнения, правда, другого рода. Князь Владимир Барятинский писал: «В декабре 1840 года в Петербург приехал английский дипломат лорд Лофтус. В своих записках Лофтус упоминает о встрече с Виллие, а также и о том, что Виллие рассказывал одному общему их другу следующее: когда императору Александру с его согласия поставили пиявки, он спросил императрицу и Виллие, довольны ли они теперь? Они только что высказали своё удовольствие, как вдруг государь сорвал с себя пиявки, которые единственно могли спасти его жизнь. Виллие сказал при этом Лофтусу, что, по-видимому, Александр искал смерти и отказывался от всех средств, которые могли отвратить её. Вероятно, Виллие сказал ещё что-нибудь своему соотечественнику, так как лорд Лофтус пришёл к заключению, что смерть Александра всегда останется необъяснимой тайной…»