Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Найти авторов очень старались. Не нашли.

До декабря 1825 года оставалось пять лет…

Немного найдётся современников Александра I, оставивших воспоминания о его времени, кто бы не написал о подозрительности и мстительности императора. Притом, отдавая должное его внешней привлекательности и умению казаться доброжелательным, большинство расценивало его мстительность и жестокость хуже отцовской. Павел Петрович был суров, да отходчив. Александр Павлович, похоже, прощать не умел. Это его качество в полной мере испытали на себе семёновцы.

Время всё добавляло и добавляло разочарований в когда-то искренне почитаемом императоре. Ссылка Пушкина вызвала гнев не такой уж большой группы людей, тех, кого называют интеллектуальной элитой: его имя в то время не было ещё широко известно.

Та же элита была потрясена и судьбой Петра Яковлевича Чаадаева. Блестящий молодой офицер Семёновского полка за три года до событий в этом полку был назначен адъютантом командира Гвардейского корпуса, в который входил Семёновский полк, генерал-адъютанта Иллариона Васильевича Васильчикова. Неудивительно, что именно Чаадаева командир корпуса направил в Троппау для подробного доклада царю о событиях в полку. Чаадаев поручение выполнил. Его разговор с императором длился необычно долго: больше часа. Судя по тому, что молодой офицер, которому прочили самую успешную карьеру, после этой поездки подал в отставку и был уволен от службы, разговор с государем был трудный.

Неожиданная отставка Чаадаева вызвала множество слухов. Те, кто хорошо знал Петра Яковлевича, были уверены: он не считал возможным продолжать службу после наказания близких друзей из восставшего полка. Была и ещё одна версия, с последней легко совместимая: император сказал нечто (сделал какое-то предложение), вызвавшее у Чаадаева отторжение, сделавшее службу невозможной.

Сохранилось письмо Чаадаева тётушке, с которой он был откровенен: «Я счел более забавным пренебречь этою милостию, нежели добиваться её. Мне было приятно выказать пренебрежение людям, пренебрегающим всеми… Мне ещё приятнее в этом случае видеть злобу высокомерного глупца». Здесь есть о чём призадуматься…

Должны были заставить призадуматься (на этот раз – самого государя) настроения, не просто порой возникавшие, но к концу царствования прочно укоренившиеся среди близких ко двору государственных и военных деятелей. Николай Семёнович Мордвинов, Алексей Петрович Ермолов, Павел Дмитриевич Киселёв, Арсений Андреевич Закревский – люди, известные всей России, позволяли себе открыто порицать действия Александра, которые, по их мнению, противоречили интересам России. В первую очередь это касалось внешней политики, в особенности отказа помочь единоверцам-грекам, восставшим против турецкого владычества. Неслучайно декабристы намечали включить Мордвинова, Ермолова, Киселёва в состав Временного революционного правительства.

О том, как влияло поведение уважаемых всей страной людей на настроения членов тайных обществ, рассказал в «Записках декабриста» Дмитрий Иринархович Завалишин: «Все рассказы и скандальные анекдоты, подкопавшие окончательно прежнюю популярность Александра I, выходили от лиц, нисколько не принадлежавших к разряду тех, которых называли либералами, а между тем эти “свои” не могут себе и представить, до какой степени воспламеняли они этими рассказами именно самые чистые и искренние молодые умы и сердца, до какой степени возбуждали негодование и способствовали к превращению общелиберальных стремлений в революционное движение».

Можно привести ещё немало причин, отталкивавших людей независимых и порядочных от императора. Но наверняка одной из главных был Змей. Так и в народе, и в самом избранном обществе называли царского фаворита Алексея Андреевича Аракчеева. Генерал от инфантерии Арсений Андреевич Закревский открыто именовал его «Чумой», «единственным государственным злодеем» и «вреднейшим человеком в России». Известна исчерпывающая характеристика, которую дал Аракчееву Александр Сергеевич Пушкин:

Правда, позднее, уже при Николае Павловиче, отставленный со всех постов Аракчеев вызывал у поэта если и не симпатию, то несомненный интерес. Узнав о кончине графа, Пушкин писал жене: «Об этом во всей России жалею я один – не удалось мне с ним свидеться и наговориться».